— Мы рисовали на холсте в комнате Эстебана.

— А, понятно. Увы, я в художестве ничего не понимаю, поэтому не смогу оценить ваш труд.

Вот же… Догадался что ли? Но вроде сделал вид, что не заметил, что мы идем не из комнат, а из фехтовального зала.

— Но я скажу ментору по истории искусства о том, как вы увлекаетесь художеством, — пообещал он нам вслед.

Как тут сдержать нервное хихиканье? Я молча разглядывал футляр и тупо улыбался, пока Эстебан кипел от праведного возмущения. Просто едва ли не булькал, как нагретая вода в чайнике. Остальные продолжали молчать — никто не знал, как скрасить неловкую ситуацию. Я и подавно. А Эстебан шел рядом и бубнил, потому что громко говорить нельзя, что этого так не оставит и что я вспомню этот день. Ведь к нему, стремящемуся в первое место выпуска, если что, придут с обыском в комнату!

Да. Ошибка с моей стороны была прямо-таки огромной. Почему я не назвал Арно — он бы не возмущался и не угрожал мне. Ну ладно… Дело прошло хорошо, несмотря на то, что на душе остался неприятный осадок. А нам было, над чем поразмыслить. Например над тем, кто же бросил вчера лиловую перчатку в капитанский суп? Это точно не наших рук дело. Можно сказать, что именно этим поступком мы и вдохновились для сегодняшней выходки. У лиловой перчатки было шесть пальцев. На ней было вышито подобие герба, где среди скрещенных копий и сосновых ветвей красовалось блюдо с лежащей на нем свиньей, в пузе которой был воткнут обеденный нож, а вокруг шла надпись, повествующая, что владельцем сего герба является благородный и голодный Суза-Муза-Лаперуза.

В тот же день всех нас согнали в фехтовальный зал. Этого следовало ожидать, потому что Арамона не оставил бы сию гадость незамеченной. Но, что самое страшное, он не орал, а молчал. Ходил вдоль построенного ряда и пялился на каждого из нас, то ли очень сильно надеясь прожечь взглядом хотя бы одного унара, то ли просто ожидая, что кто-нибудь из нас расколется сразу. Лично мне от этого выпученного взгляда стало не по себе, но выдержать удалось.

— Вступая в фабианское братство, вы знали, что за проступок, совершенный одним, отвечает или виновный, или все. Обеда сегодня не будет. Ужина — тоже. Если, разумеется, я не узнаю, кто посягнул на изображение доверенного лица нашего короля! — грозно изрек Арамона, отворачиваясь.

–  Хрю, — выдал я, неожиданно сориентировавшись. И голос от волнения изменился, так что вряд ли бы Арамона распознал его.

— Кто сказал?! — завопил капитан.

Тишина. Мы с Эстебаном переглянулись, когда нас отпустили, и одновременно кивнули друг другу. Этот гад не имеет права еще и голодом нас морить. Как важно заявил Эстебан: «Мы же все-таки дворянские дети, он должен это понимать!». В чем-то я был с ним согласен, однако отказался от дальнейшего риска.

В ту ночь я крепко спал, несмотря на то, что страшно хотелось есть. Крыса не появлялась, спать мне никто слабым попискиванием не мешал, уже хорошо. Утром на парадной лестнице красовалась размашистая надпись:

«Капитан должен оставаться капитаном, а не свиньей».

— Да вы! — взревел Арамона. — Да я вас!

Портрет унесли еще вчера, мы сами видели, следовательно, больше ничего Арамону так сильно не взбесит. Я на это рассчитывал. Но, что обидело меня, это довольная рожа Эстебана, которую капитан не заметил. Зато на меня зыркнул так, проходя мимо, что едва не стало страшно. В тот же момент Паоло дернул меня за рукав.

— Мы решили залечь на дно, — сказал он так тихо, что слышал лишь я.

В ответ на эти слова осталось лишь облегченно вздохнуть. И правильно, пока лучше знать меру, чтобы не вышвырнули. Вот только жаль, что больше у Арамоны ничего нельзя стянуть. Но, с другой стороны, есть неплохой шанс остаться трезвенником.

====== Глава 9. Как влипать в неприятности ======

Урок истории, который вёл магистр Шабли, был, пожалуй, моим любимым после землеописания. Ну где я ещё смогу узнать об этом мире столько, сколько должен как якобы уроженец Талига? Восхваление первого в династии Олларов и Рамиро Алвы, которого в Надоре именуют “предателем” были мне понятны. Действующая власть принадлежит как раз к роду Олларов, получивших трон благодаря человеку, открывшему ворота и фактически сдавшему доживавший свой век город. Так что – историю пишут победители, что, собственно, неудивительно.

Сегодня, сидя за столом, я с интересом слушал рассказ Шабли о талигойском рыцаре, сразившемся с Франциском и одержавшим победу. Его имя осталось неизвестным, но может я еще узнаю. Жаль, что историк не рассказал ничего про Ринальди Ракана. Это имя упоминалось в одной из уцелевших надорских книг. Единственное, что я понял, у этого человека, живущего в глубокой древности, осталась дурная слава.

Не успел я переключить свое внимание на рассказ, как распахнулась дверь, ручка врезалась со стуком в стену и вошел злющий на весь белый свет Арамона. Я закатил глаза при виде этой перекошенной от ярости рожи. Ну и чего ему опять надо? Собственно, мэтр Шабли, прервавший лекцию и посмотревший на него вопросительно, явно задавался тем же вопросом.

– Я желаю проверить, что унары изучили по истории, – процедил сквозь зубы капитан, еле сдерживая гнев.

– Сейчас у нас лекция по истории словесности, – осторожно сообщил преподаватель, и я мысленно пожелал Арамоне вот так ворваться в кабинет к нашей университетской историчке. Узнал бы, почём фунт лиха.

– А я буду спрашивать их просто по истории, – совсем обнаглел Арамона и даже уселся в кресло рядом с кафедрой Шабли.

– Извольте, сударь, последняя затронутая мною тема относится к царствованию Франциска Третьего, – мэтр не растерялся, скорее наоборот.