– Приведите меня к присяге и я отвечу.

– Означает ли это, что вы связаны клятвой?

– Да. Именем Создателя, жизнью государя и своей жизнью клянусь говорить правду, и да буду я проклят во веки веков и отринут Рассветом, если солгу.

– Суд принимает вашу присягу и освобождает от прежнего обета. Говорите.

– Господин гуэций, – почтительно поклонился ученый, – Ваше Высокопреосвященство, я настаиваю на том, что граф Ги Ариго, граф Иорам Энтраг и, более чем вероятно, граф Килеан-ур-Ломбах знали о будущих погромах не меньше чем за месяц. Я также должен признаться, что по просьбе моих бывших учеников, знакомых с моими способностями каллиграфа, по принесенному ими черновику изготовил фальшивый приказ, предписывающий городской страже не покидать казарм. Мне дали образец почерка и подписи Квентина Дорака, который я сохранил и готов предъявить Высокому Суду вместе с черновиком, написанным рукой графа Ариго. Кроме того, я принял на хранение ценности Ариго, часть которых позднее нашли в моем погребе, а часть и доныне хранится в известном мне месте, на которое я готов указать.

– Мэтр Капотта, – супрем выпучил глаза, – вы клянетесь в том, что сказанное вами – правда?

– Я принес присягу и я верую в справедливость Создателя.

– Как вышло, что вы избежали преследований со стороны Олларов?

– По совету Иорама Ариго я, спрятав переданные мне вещи, покинул город и вернулся, лишь узнав о падении Олларов, – похвастался свидетель.

– Вы пользовались полным доверием Ги и Иорама Ариго, что вас заставило предать их память?

– Моя вера и моя совесть. Не знаю, как бы я поступил, останься мои ученики живы. Убитые защищали неправое дело. Раскрывая их тайну, я облегчаю Ожидание томящимся в Закате грешным душам.

– Вы не являетесь духовной особой, и неправомочны утверждать подобное, – показал зубки прокурор.

– Ги и Иорам Ариго могли спасти тысячи невинных, но не спасли. Более того, они намеревались извлечь из происходящего выгоду, лишив цивильную стражу возможности остановить погромы. Я исповедовался у Его Высокопреосвященства, и он укрепил меня в моем решении открыть правду.

– Вы все сказали?

– Да, господин гуэций.

– Высокий Суд выслушал Горацио Капотту и запомнил сказанное им.

– Подсудимый, – подал признаки жизни Джаррик, – отвечайте, вы видели когда-либо этого человека?

– Не думаю.

– Вы хотите его о чем-то спросить?

– Не хочу.

– Вы доверяете его показаниям?

– Не меньше, чем прочим… Впрочем, и не больше.

– Высокий Суд спрашивает, кто еще имеет сказать нечто, имеющее непосредственное отношение к делу?

К делу имели отношения слова монаха-эсператиста Пьетро, которого, по словам Штанцлера, убили вместе с Оноре. Угу. Разумеется, наверное так хорошо подействовала на него смерть, что стоит и речи вещает. Я снова навострил уши и узнал много интересного. Сперва монах заявил, что никто сосуд со святой водой не подменивал, а убили детей и того же Оноре некие другие товарищи. Которые на тот момент в Агарисе сидели. Разумеется, супрем тут же снова вытаращил глаза на рассказчика.

Рассказчик заверил, что к нему из Рассвета явились святой Адриан и Оноре, вроде как видение, велев раскрыть чью-то там тайну. А обвинитель долго не знал, как его вежливо послать. Потому что посылать невежливо монахов не принято. Убийцей назвали магнуса Истины Клемента – того самого, похоже, в чью честь Робер назвал питомца. Детей убили руками Виктора. Ох, что-то я запутался. Свидетель поведал также, что целью магнуса было уничтожение Оноре. Далее монах рассказал нам о том, как я приютил их в особняке Алвы, а потом поведал историю своего чудесного избавления от смерти. И вот, наконец, случилась справедливость – монах праведно возмутился тем нелепым обвинениям, которые безосновательно вешали на Рокэ Алву.

====== Глава 74. Как безнадежно судилище – 7 ======

Наблюдая, как понурый Пьетро идет к кардиналу, я думал, что часть обвинений против Алвы развеяна. И это хорошо. Дальше – главное не теряться, не волноваться и... И я все равно не мог не проголосовать против своего бывшего эра, когда станут выносить приговор. Это приходилось осознавать. Грустно сие. А то, что Штанцлер мне тогда зачем-то солгал насчет монаха, неудивительно. Хотя, мог и сам перепутать, могли неверно донести. Да мало ли какие причины...

– Есть ли в этом зале еще желающий выйти и сказать? – поинтересовался Кортней.

Повисла очередная тишина, Фанч-Джаррик с напряженным выражением лица шуршал бумагами. Песок медленно сыпался и наконец время истекло. Об этом же сообщил судебный пристав, дав понять, что все свидетели допрошены. Эх, как жалко, что мне нельзя быть свидетелем, я бы такого рассказал! Хотя наверное Альдо бы выкрутился или продолжил бы меня шантажировать.

– Вскрывшиеся обстоятельства требуют повторного допроса, – объявил Кортней. – Пусть Фердинанд Оллар поднимется на кафедру

С видом понурой свиньи бывший король побрел к кафедре, кое-как поднялся.

– Фердинанд Оллар, вы уже принесли присягу.

– Да, господин гуэций.

– Вы слышали, что сказали Горацио Капотта и брат Пьетро?

– Да, господин гуэций.

– Их показания расходятся с теми, что дали вы. Вы солгали?

– Нет, господин гуэций. Клянусь… Я сказал, как было… Граф Штанцлер подтвердит мои слова… Я сказал правду, я принес присягу...

– Остается предположить, что Квентин Дорак лгал или же совместно с подсудимым вынашивал умыслы, которыми и поделился. Случившееся с преосвященным Оноре было совпадением, сыгравшим на руку заговорщикам, чем они не преминули воспользоваться. Вы с этим согласны?