– Суд принимает вашу присягу. Господин обвинитель, этот человек будет правдив. Спрашивайте его.

– Да, господин гуэций. Господин Штанцлер, вы восемнадцать лет занимали должность кансилльера при дворе Олларов, следовательно, вам известны истинный размер и подоплека всех имевших место беззаконий?

– Я ввел бы Высокий Суд в заблуждение, если б это подтвердил. О многом я узнавал тогда, когда уже ничего нельзя было изменить. Да, о чем-то я догадывался, что-то выведывал у людей, имеющих большее доверие, но я вряд ли смогу полностью удовлетворить любознательность Высокого Суда. Увы, меньше кансилльера при дворе последнего Оллара значила только королева и, как это ни страшно звучит, сам Фердинанд, не принявший за свою жизнь ни единого самостоятельного решения.

– Иными словами, вы утверждаете, что Фердинанд Оллар являлся лишь орудием в руках правивших его именем вельмож?

– Можно сказать и так, – вздохнул Август Штанцлер. – Я, по крайней мере, ему не судья. Несчастный сын несчастной матери! Фердинанд родился лавочником в душе, а ему пришлось сесть на трон. Он был слишком слаб, чтоб говорить “нет” окружавшим его хищникам. Оллар виновен в слабости, но не в жестокости; в отсутствии способностей, но не в коварстве и злонравии.

Ух ты, как излагает! Стало быть, в Багерлее не утратил навыков втирания дичи.

– В таком случае, – задал вопрос Кортней, – кто несет ответственность за пролитую в Надоре, Борне, Эпинэ, Варасте кровь? За Октавианские погромы, казни невинных и иные преступления, творившиеся именем Фердинанда Оллара?

– В Талиге все решали сначала Штефан Ноймаринен и Алваро Алва, затем Квентин Дорак, Рудольф Ноймаринен и Рокэ Алва. Последние шесть лет Ноймаринен от дел отошел, – охнул Штанцлер.

– А супруга Фердинанда Оллара? Не ее ли обусловленным некоторыми подробностями частной жизни влиянием объясняется всесилие Рокэ Алвы?

– Катарина Ариго обладает честнейшей и чистейшей душой. По сути и она, и я были заложниками. Неудивительно, что мы сблизились. Я всю жизнь мечтал о дочери, о такой дочери… Мне сказали, что Катарина Ариго больна и не может подняться на свидетельское место. Что ж, тогда я поклянусь, что эта женщина никому в своей жизни не причинила зла. Она жила в муках и унижении, ее жизни угрожала опасность, а она молилась не только о спасении друзей, но и о врагах.

Да, конечно. Он мечтал о дочери, Катарина мечтала о младшем брате… черт, неужели у обоих одинаково дурная и слабая фантазия?!

– Господин Штанцлер, что вам известно о происхождении признанного Олларами наследником малолетнего Карла и его сестер? И о насилии, коему подвергалась госпожа Оллар?

– О том, как это было, знают лишь сама госпожа Оллар, ее супруг и… еще один человек, – бывший кансилльер замялся. – Я видел, что она более чем несчастна в браке. Большего без разрешения Ее Величества я сказать не могу.

– Я прошу Высокий Суд для прояснения этого вопроса повторно допросить свидетеля Оллара, – заявил прокурор.

– Высокий Суд разрешает сделать это после окончания первичных допросов. Господин Штанцлер, верно ли я понимаю, что вы не считаете Фердинанда Оллара дееспособным и всю вину за то, что творилось его именем, возлагаете на временщиков, в частности на подсудимого?

Меня затрясло от негодования и ярости.

– Да, господин гуэций. Но вина Квентина Дорака неизмеримо выше. Говоря же о подсудимом, я должен подчеркнуть, что он уже длительное время находится в состоянии, которое требует лекарского освидетельствования.

– Мы учтем ваши показания, – щедро пообещал гуэций. – Итак, известно ли вам о заговоре Квентина Дорака, имевшем целью уничтожение Людей Чести и сторонников эсператистской веры, и участвовал ли в оном заговоре подсудимый?

– Высокий Суд поставил меня в сложное положение. Я не был непосредственным свидетелем Октавианской ночи и не являлся доверенным лицом Дорака и Алвы. Мой рассказ во многом будет основан на умозаключениях и пересказе чужих слов.

– Высокий Суд примет это во внимание. Начинайте.

– В начале весны Катарина Оллар заметила, что ее супруг угнетен. Это была дурная примета: Фердинанд никогда не возражал Дораку, но часто сочувствовал его жертвам. Госпожа Оллар пыталась узнать, что происходит, но Оллар был слишком напуган. Тогда она обратилась за помощью ко мне, так как мне порой удавалось застать короля в местах, где не подслушивали. На этот раз у меня это получилось с легкостью: казалось, Оллар сам ищет встречи. Фердинанд спросил, не являюсь ли я скрытым эсператистом и не знаю ли, кто таковым является. Я ответил, что вероисповедание – дело совести каждого, и тут Оллар понизил голос и сказал, что видел дурной сон. О том, как эсператистский священник благословляет паству, а по его следам идет Смерть с секирой. Когда я услышал о приезде Оноре и готовящемся диспуте, то понял, что несчастный король пытался меня предупредить.