— «Хорошо», — отозвалась Кира, и словно невзначай, по-дружески, обняла Аню за плечи, облокотившись на нее, и положив подбородок ей на плечо. С виду казалось, что никакой силы не было, но на деле же, Кира так стиснула плечи подруги, что Аня чуть было не охнула.

— «Спасибо, хотя конечно сильновато», — выдавила она про себя, едва сдерживая слезы, но дрожи теперь заметно не было, что ее несколько обнадеживало.

— «Ничего, скоро все закончится. До конца урока осталось две минуты», — донеслось до нее, и Лолита снова судорожно вздохнула, моля, чтобы время пронеслось как можно быстрее.

Когда боль в груди стала уже невыносимой, а по щеке скатилась первая капля, пение прикратилось и над головами пронесся звук колокола.

Поначалу в помещении стояла звенящая тишина, а после класс встал, и зааплодировал. Оливер Остин польщенно наклонил голову.

— Кира, я больше не могу! — выдавила Аня, и пользуясь всеобщей суетой, вскочила, и выскользнула из класса.

Глаза индигового цвета медленно скосились, глядя вслед.

Захлопнув за собой дверь, она, глотая слезы, понеслась по коридору, и завернув за угол, уткнулась лицом в стену. Аня сама не знала, почему ей было так плохо, почему хотелось рыдать, колотить руками по бетону, прикрытым деревом. Почему ей было так тяжело забыть чью-то смерть.

— Госпожа Ровенская...— спустя некоторое время раздался голос позади нее. Аня вздрогнула, и вытерев платком слезы, обернулась.

— Да.

— Простите, что вероятно заставил вас испытать боль своим присутствием...

— Нет-нет, что вы, — поспешно замотала головой Аня, — Все впорядке.

Оливер Остин улыбнулся:

— Я знаю, вам пришлось нелегко, и потому в качестве извинения хочу вас успокоить. Пойдемте, выпьем чаю, и я вам все объясню.

— Хорошо, — кивнула Лолита, и последовала за Остином. Он провел ее в учительскую, и сделав чай, протянул ей чашку.

— Извините, можно спросить? – начала Аня, принимая горячий напиток.

— Спрашивайте.

— Почему вы так похожи на ту птицу?

Оливер задумался:

— У меня есть некоторые предположения на этот счет, но не думаю, что они абсолютно верны. Видите ли, есть вероятность, что я и эта птица каким-то образом связаны. Вероятно, при моем формировании, моя мать слышала ее пение, или эта птица ее чем-то потрясла. Но так или иначе все это завязано на эмоциональном контакте. Образ, песня этой птицы, могли так прочно закрепиться в памяти моей матери, что это каким-то образом повлияло на меня, чем и вызвана мутация, которая у меня имеется...

Аня потихоньку глотала горячий чай, и думала, что Оливер Остин разительно отличается от Уильяма в плане своего отношения к так называемому «второму дару». Оливер Остин говорил о нем как о данности, как о том, что также естесственно, как и наличие сердца у человека, а Уильям воспринимал его, как смертельную заразу, от которой он был бы непрочь избавиться.

— Так значит мутации происходят при эмоциональном контакте? – спросила Лолита. Остин кивнул:

— Думаю, что да, но ни одному из ученых это точно не известно. Происхождение «перевертышей» неизвестно даже нам самим, потому что это врожденная особенность.

— Вот как...— протянула Аня. Было ужасно странно разговаривать с копией того, кто закрепился в ее памяти, как умершее, но такое совершенное в своей животной непосредственности существо.

— Возможно это крайне бестактно с моей стороны, но могу я спросить? – осведомился Оливер, неспешно поглощая свой чай.

— Конечно.

— Почему птица погибла?

Аня сглотнула подступивший ком в горле.

— Он признал меня.

Брови Остина поползли вверх.

— Необычно. Сирин – свободолюбивые птицы, и редко когда решают завести себе хозяина.

— Завести? – удивилась Анна.

— Именно, — кивнул Оливер, проведя рукой по платиновым, практически белым волосам. Аня только сейчас обратила на них внимание.

«Так вот какой цвет был у той птицы!» — подумала она. «Наверняка тоже платиновый, хотя глаза темные, но смотрят очень остро от подобного цвета. Странный контраст. У Киры тоже похожая несочетаемость цветов во внешности».

— Вероятно было что-то, что заинтересовало птицу. Возможно какие-то необычные способности, или запах, или еще что-нибудь, — лицо Остина было слегка озадаченным, как и у судей, когда они увидели мертвую сирин. Ане даже досадно стало.

— Вы же знаете, подобных случаев, когда птица привязывалась к человеку – единицы, и тем более так быстро – всего за какой-то час, — сказал Оливер, вероятно заметив перемену ее настроения, — Поэтому это и вызывает такое удивление.

— Ясно, — кивнула Аня, но досада пропала.

— Я очень рад, что вы так серьезно к этому относитесь, но поверьте...— Остин поставил пустую чашку на стол, — Эта птица обрела покой, потому что жизнь в неволе – это та же пытка, что и четвертование, но только более мучительная и долгая. А вы...— Аня подняла взгляд от столешницы, на которую смотрела все это время, не зная, куда деть глаза. Оливер Остин серьезно и сосредоточенно глядел на нее.