Аня зажмурилась, мечтая провалиться сквозь землю от стыда.

«Дура! Наивная глупая дура!» — ругала она себя, сжав кулаки под партой. Кира незаметно, ободряюще толкнула ее локтем в бок, но почему-то легче Ане от этого не стало. Тем временем, Румм продолжил:

— Итак, у нас сегодня открытый урок. Наверное, как вы уже поняли, Оливер обладает способностями сирин – одной из самых интересных и полезных. Вы можете задать мистеру Остину вопросы, по интересующей нас теме.

Остин кивнул:

— Буду рад на них ответить.

Сколько времени длились бесконечные вопросы, Аня не знала. Но Оливер Остин, казалось, нисколько не уставал на них отвечать.

— А он приятный, к тому же, просто прекрасен, — смущенно розовея, шепнула Кира Ане на ухо. На что Ровенская едва подавила желание состроить гримасу. Нет, злилась она не на Оливера Остина, невольно сыгравшего с ней такую злую шутку, а на себя и свою беспросветную глупость. Тут Анна вздрогнула, услышав вопрос, заданный одной из девушек:

— А вы петь умеете?

— Как сирин? – уточнил гость. Девушка засмущалась:

— Ну...конечно.

Остин кивнул:

— Да, это умение имеется.

— Спойте нам что-нибудь!

— Да, спойте! – донеслось из класса.

— Пожалуйста! – подхватили другие.

— Тише-тише! – вмешался Румм, — Только если мистер Остин согласится.

— Я могу спеть, но не могу ручаться, что это будет безвредным, — качнул головой Оливер, — Как многие из вас знают, голос сирин может лишить рассудка. По желанию, разумеется, – добавил он, заметив вопросительные выражения на лицах студентов, — Если птица пожелает отнять волю, она ее отнимет. Пожелает влюбить в себя – влюбит. Голос – это ее оружие, которым она умело пользуется. Он может как принести пользу, так и навредить.

— Ох, а рассказывает-то как! – сладко вздохнула Кира, затуманенными глазами глядя на Остина, — И красавец к тому же...

— Брось, Кира! Ему же не меньше сотни лет, — хмыкнула Аня, стараясь не смотреть на Оливера, — За это время можно так научиться ораторствовать, что переплюнешь любого Демосфена.

— Не скажи, — фыркнула подруга, — Некоторых вообще ничто уму-разуму не научит.

— Ты несправедлива к Милану! – возмутилась Ровенская. Кира посмотрела на нее, и хитро улыбнулась:

— А ты ревнуешь.

— Я?! – вытаращила глаза Аня.

— Ага! – довольно кивнула Кира, и снова повернулась к Остину и Румму, слушать лекцию, оставляя Аню на растерзание своим мыслям и совести.

«Вот еще! Глупость какая!» — подумала она. «Влюбиться в сирин – это все равно что влюбиться в канарейку! Пусть даже оболочка у этого животного человекоподобная! Просто...мне так жаль, что он все-таки погиб...причем из-за меня...из-за глупого, никому ненужного состязания. Из-за этого дурацкого смертельного цирка погибло такое прекрасное существо. Я чувствую себя убийцей...» — Аня прикрыла глаза, прогоняя навалившуюся на них тяжесть. Все звуки, казалось, отошли на второй план, и девушка вынырнула из омута своих размышлений, услышав нарастающий гомон класса.

— Хорошо-хорошо, господа, но вы просите об очень рискованной вещи, — сказал Оливер Остин, — Я не буду петь в полную силу, иначе это приравнивалось бы к зомбированию, но думаю, что употребить одну сотую способностей вполне безопасно. Вы не против, профессор Румм?

— Нет, что вы. Думаю, вы знаете, в каких «дозах» эту способность можно употреблять, — улыбнулся Румм.

— Тогда прошу тишины, господа, — сказал Остин, и склонив голову вниз, закрыл глаза.

— Он сейчас петь будет!!! – восторженно прошептала Кира Ане, от чего у Лолиты появилось ощущение глухого отчаяния. Она знала, что не выдержит, вновь услышав этот голос. Тот день слишком глубоко впечатался в память, и пережить такое же напряжение и все воспоминания о тех ужасных муках, которыми сопровождалась песня, она не сможет спокойно.

Несколько секунд тишины, и по классу пронеслась первая дрожащая нота. Едва слышная, но такая знакомая, и ощутимая почти материально, что боль в груди, сопровождающая Аню с самого утра, стала еще сильнее, словно едва зажившую рану вновь вскрыли острым ножом. Девушка судорожно вздохнула, и прижала руку к груди, хватая ртом воздух.

Мелодия, исполняемая Остином была другой, но с такими же интонациями и нотами, что и у умершей сирин. Аня зажмурилась, пытаясь не дать слезам вытечь из глаз. Оливер Остин, сам того не желая, нещадно полосовал ее душу на мелкие клочки, заставляя девушку все больше сжимать кулаки.

Аня закусила губу, тщетно пытаясь подавить едва заметно сотрясавшие ее рыдания. Кира заметившая это, сжала ее руку, встревоженно глядя на подругу.

— «Держись, Лола. Он скоро перестанет, и тогда всё сразу пройдет», — мысленно сказала она ей, и Лолита только крепче сжала зубы, стараясь не трястись.

— «Кира... Кира, сделай как-нибудь, чтобы не было заметно дрожи», — ответила ей Аня, не открывая глаз. Ровенской вовсе не хотелось, чтобы вся школа после судачила о том, что ее пробила истерика. Ей это совсем ни к чему. В прошлой — человеческой школе ее ненормальной считали, а если уж подобное мнение будет и в вампирской, то можно смело отправляться в психушку, потому что быть вампиром – уже в высшей степени необычно, если не сказать ненормально.