чтобы извиниться. Но никогда раньше он не звучал такой… констатацией.

– Что я наделала? – Как только эти слова сорвались с моих губ, слезы, с которыми я

сражалась, полились из глаз, и тело затряслось от рыданий.

Он поднялся, закрыл дверь и обнял меня. Я не сопротивлялась, когда он притянул мою

голову к своей груди. Не осталось ни сил, ни желания лгать человеку, который меня по-настоящему

знает.

Уверенное ритмичное биение его сердца звучало под моей щекой. Руки Джоша гладили меня

по спине. Его щека согревала мою макушку, убаюкивающий звук голоса был умиротворяющим,

идеальным.

Впервые с момента аварии я почувствовала себя в безопасности и в тепле, и мне захотелось

остаться здесь, в его руках, навечно.

Казалось, прошли часы, пока мои рыдания превратились во всхлипы. Я чувствовала, как

дрожит его рука на спине, но не поднимала головы, чтобы посмотреть, плачет он или нет. Я не

хотела знать.

– Ты вымокла до нитки, – сказал он, проводя руками по своей тоже теперь мокрой толстовке.

– Что? – удивление и растерянность смешались во мне. Я только что призналась ему, что

притворилась мертвой и живу жизнью своей сестры, а единственное, что он смог сейчас сказать –

что я промокла?

Я уставилась на свои туфли. Они размякли от воды, в верхней части скопилась грязь.

– Я пришла пешком. Моросило, когда я уходила с кладбища, но уже перестало.

– Вот, – сказал Джош.

Он снял с себя толстовку и протянул мне.

– Джинсы тебе не подойдут, но у меня есть спортивные штаны, я их тебе одолжу.

Я взяла толстовку, а он полез в шкаф за чистыми штанами. Подал их мне и смотрел в пол все

время, пока я переодевалась.

На стопку моей мокрой одежды я положила сережки и медальон, найденный в шкатулке

Мэдди, плюс, всю ту уйму браслетов, которую надела утром.

– Теперь ты похожа на себя, – сказал он, и я улыбнулась.

Впервые за последние недели я ощутила себя собой.

– Как ты догадался?

– Догадался о чем?

– Как ты угадал, что это я… что я – Элла, а не Мэдди? Ведь даже Алекс не понял. Даже

родители.

– Ну, послушай, это же Алекс. А что касается родителей… – Джош замолчал и пожал

плечами, словно не мог найти объяснения. – Они в прострации и слишком расстроены, чтобы

взглянуть поближе.

– Ну, да, наверное, – сказала я, хотя была уверена в том, что это не так.

У них просто есть дочь, которую они хотели видеть живой, по крайней мере, это я себе

говорила.

– Но как понял ты?

– Ты мне сказала.

– Что? Я не говорила.

На самом деле я старалась вести себя с ним предельно осторожно. Если не считать

сорвавшегося голоса на лестнице, я вела себя очень аккуратно.

– Ты взяла рисунок, который я тебе дал на кладбище?

– Да. – Я достала листок из кармана и подала ему.

Джош развернул его так же, как и я, разгладил на ноге.

– Вот, что мне сказало, – промолвил он, махнув рисунком в мою сторону.

76

LOVEINBOOKS

– Не понимаю. Я кучу таких нарисовала, почему именно этот?

– Потому что, – сказал он. – У меня… у нас был урок продвинутого английского сразу после

американской литературы в том же классе, что и у Мэдди. Я нашел это под партой, за которой ты

сидела. Я никогда бы не подумал, но ты ведь рисовала это дерево снова и снова с тех пор, как я тебя

встретил. Ты всегда рисовала его, когда над чем-то задумывалась.

Так и было. Это ветвистая старая ива росла у нас на переднем дворе. Ее трепали зимние

метели и ураганы. Вот почему я ее рисовала – каждую неделю в стволе появлялась новая трещина

или ломалась какая-то ветка. Оно всегда менялось, каждый день.

– Ты нашел его на полу?

Я вспомнила, что закончила тест раньше, перечитала ответы, и у меня все еще оставалось

десять минут до звонка. Наверное, я рисовала дерево, пока ждала конца урока, бездумно водя

карандашом по бумаге.

– Ага. Я хотел бы, чтобы ты мне вернула этот рисунок.

– Почему?

– Потому что сейчас или, по крайней мере, до тех пор, пока ты не перестанешь играть в эту

игру, это единственное, что осталось у меня о тебе на память.

77