– А для меня это очень важно. Прошу вас!

– Хорошо, но после этого вы дадите мне объяснения.

– Разумеется.

– Итак...
– выжидательно посмотрел на Александра Эссен после того как лязгнула дверца сейфа.
– Я жду, Александр Васильевич.

Вдох, выдох, поехали!..

– Я не Колчак, Николай Оттович.

– Вот как?
– удивлённо приподнял бровь командующий Балтфлотом.
– Тогда один из нас сумасшедший... Знаете, в своём душевном здоровье я уверен. Так что докторам придётся показать вас.

– Выслушайте, ваше превосходительство! Пожалуйста! Дайте мне хотя бы несколько минут для объяснений!

– Две!
– взгляд Эссена не предвещал ничего хорошего.
– И если ваши объяснения меня не удовлетворят, господин капитан первого ранга, то в дальнейшем вам придётся их давать докторам. Слушаю!

– Ваше превосходительство...

– Теряем время!
– достаточно зло оборвал адмирал.
– Давайте в дальнейшем без титулования.

– Хорошо... Я родился в тысяча девятьсот семидесятом году. Повторяю: В ТЫСЯЧА ДЕВЯТЬСОТ СЕМИДЕСЯТОМ. В будущем!

– Имеет ли мне смысл слушать вас ещё минуту?
– скривился Эссен.

– Доказательства заперты в вашем сейфе. И вы дали слово не вскрывать конверт до первого июля, Николай Оттович. Дали слово!

– Продолжайте!

– Спасибо! Надеюсь, что вы не думаете, что я проиграл в какие-нибудь фанты на последнем балу и теперь должен так нахально и глупо мистифицировать самого командующего флотом?

– Нет, Колчак бы скорее застрелился. Дальше!

– Николай Оттович, вы читали 'Машину Времени' Уэллса?

– Приходилось. Хорошая книга... Что???
– Эссен вытаращил глаза.
– Хотите сказать, что это на самом деле возможно?

– Я не могу вам ничего доказать пока вы не вскроете конверт. Да и тогда аргументы могут выглядеть неубедительными, но аргументы будут. У вас появится шанс мне поверить. А пока прошу подвергнуть меня аресту до первого июля по новому стилю. Потом - судите сами. Я уложился в отведённые минуты?

– Сядьте!
– адмирал указал на кресло и, подойдя к иллюминатору, на несколько минут замолчал. Мурзин терпеливо ждал решения.

– Предположим, что я допускаю возможность вам поверить, - наконец заговорил Эссен.
– Чего вы хотите?

– Николай Оттович, грядёт война. Долгая война, страшная война. В моём мире она закончилась для России катастрофой. С вашей помощью я надеюсь изменить её ход, спасти страну и народ от тех ужасов, которые их ожидают. Повторяю: прошу подвергнуть меня аресту и дождаться начала июля.

– Да?
– неожиданно весело посмотрел на своего собеседника командующий.
– Вы хорошо устроились, Александр Васильевич! Позвольте мне уже по привычке называть вас именно так - вы свалили мне на голову некоторую совершенно невероятную фантасмагорию, связали меня словом, и хотите отсидеться под арестом пока я с этим буду почти две недели жить? Чтобы я оказался в бедламе раньше вас? Нет уж, голубчик, теперь рассказывайте. Не менее часа рассказывайте - если вы сказали правду, то для вас это не составит труда, а если всё-таки лжёте, то даже самой изощрённой фантазии не хватит, чтобы не попасться на противоречиях в самые же первые минуты. Я слушаю!

Вот это да! То бишь, есть шанс? Выслушает??

– Знаете, Николай Оттович, - после десятисекундного раздумья решил Мурзин, - я, пожалуй, освобожу вас от слова, которое вы дали. Вскрывайте конверт и читайте. Орфография будет не совсем привычна - так пишут в моё время, но общий смысл поймёте.

– Да?
– удивился Эссен.
– Благодарю! Не премину воспользоваться вашей любезностью.

Несмотря на то, что в голосе адмирала сквозила открытая ирония, он подошёл к сейфу, открыл его, извлёк конверт... Было видно, что любопытство так и бушует в старом морском волке - конверт он распечатал даже до того, как снова запер дверцу сейфа.

– Действительно странно написано... А почему карандашом?

– Я плохо умею пользоваться перьевой ручкой - у нас давно уже другие.

– Ладно, подождите...
– командующий углубился в чтение.

Для того, чтобы пробежать текст глазами достаточно было и минуты, ладно, учитывая непривычные в начале двадцатого века стиль и грамматику - двух. Но вот осмысление требовало времени... А осмысление явно происходило - не то что лицо, даже лысина Эссена побагровела.

– Ну, предположим...
– командующий смотрел на лжеКолчака отнюдь не по-доброму.
– кстати, достаточно убедительно и не противоречит логике. А можно полюбопытствовать: Как и когда умру я? Если этого нельзя изменить, то не отвечайте.

– Это можно изменить, поэтому отвечу...

– Ещё одна оговорка, - забеспокоился адмирал.
– Если спасение моей жизни связано с нарушением воинского долга или чести вообще - приказываю молчать!

– Ну что вы, Николай Оттович, я бы и не позволил себе открывать вам ТАКОЕ будущее. В моём мире вы умерли весной следующего года от воспаления лёгких. Поэтому, очень вас прошу: что бы не произошло со мной - берегите себя. Хотя бы от такой, нелепой для боевого моряка, смерти.

– Стоп!
– Эссен дышал тяжело, и Александр начал всерьёз беспокоиться, не разобьёт ли командующего Балтийским флотом удар прямо сейчас...