Я историю излагаю... Книга стихотворений
вернуться

Слуцкий Борис Абрамович
Шрифт:

«Имущество создает преимущества…»

Имущество создает преимущества в питье, еде, в житье, беде. Зато временами лишает мужества. Ведь было мужество, а ноне где? Барахло, носильные вещи, движимое и недвижимое барахло, поглядывая на тебя зловеще, убеждает признать зло.

Бюст

Презрения достойный холопский род людской. Он любит, когда им правят только железной рукой. Он любит, когда его топчут только чугунной ногой. Он корчится и ликует, блаженный, нищий, нагой. Из стали нержавеющей был этот бюст отлит, которому не долговечная, а вечная жизнь предстоит. Его везли по Памиру на ишаках во вьюках, а после альпинисты тащили его на руках. Памир — это Мира Крыша, гласит преданье само, и нет на Памире выше пика, чем пик Гармо. Гармо переименовали. Бюст вмерз в лед — из нержавеющей стали, которую любит народ. Но вечность в двадцатом веке — лет пять, не больше шести. И новые альпинисты с приказом новым в пути. Они должны низвергнуть нержавеющий бюст. Они вернулись с известием, что пик — пуст. Когда-нибудь обнаружится, что, собственно, произошло: обвалом ли бюст засыпало, лавиной ли сталь снесло. А может быть, старого стиля был альпинистов вожак, и бюст переместили, укрыли. Бывает и так. Но род людской воздвигнуть смог, низвергнуть — не смог тот бюст. На это подвигнуть не смог его бы и бог. А вечность в двадцатом веке, как и в другом любом, — навеки, навеки, навеки, хоть бейся об стену лбом.

«Единогласные голосования…»

Единогласные голосования, и терпеливые колесования голосовавших не едино, и непочтенные седины, и сочетания бесстрашия на поле битвы с воздетыми, как для молитвы, очами (пламенно бесстыжие), с речами (якобы душевные), и быстренькие удушения инаковыглядящих, инако глядящих, слышащих и дышащих. В бою бесстрашие, однако, готовность хоть на пулеметы, хоть с парашютом. Не сопрягается, не вяжется, не осмысляется, не веруется. Еще нескоро слово скажется о том, как это дело делается.

Вскрытие мощей

Когда отвалили плиту — смотрели в холодную бездну — в бескрайнюю пустоту — внимательно и бесполезно. Была пустота та пуста. Без дна была бездна, без края, и бездна открылась вторая в том месте, где кончилась та. Так что ж, ничего? Ни черта. Так что ж? Никого? Никого, — ни лиц, ни легенд, ни событий. А было ведь столько всего: надежд, упований, наитий. И вот — никого. Ничего. Так ставьте скорее гранит, и бездну скорей прикрывайте, и тщательнее скрывайте тот нуль, что бескрайность хранит.

«Нынче много умных и спокойных…»

Нынче много умных и спокойных и — вполне сознательно — покорных. Да! Осознают необходимость, признают ее непобедимость, объявляют, что она — свобода, и о прославлении хлопочут. Если человек не для субботы, то суббота знать о том не хочет. У субботы мощные устои и огромные права, и она всегда права, и качать свои права дело вовсе не простое. Та теория, которая была руководством к действию, словно бы воспоминаньем детства, мертвым грузом в книжном шкафе залегла.

«Человек на развилке путей…»

Человек на развилке путей Прикрывает газетой глаза, Но куда он свернет, Напечатано в этой газете. То ли просто без всяких затей, То ли в виде абстрактных идей, Но куда он свернет, Напечатано в этой газете. Он от солнца глаза заслонил. Он давно прочитал и забыл. Да, еще на рассвете. На развилке пред ним два пути, Но куда ему все же идти, Напечатано в этой газете.

Издержки прогресса

За привычку летать люди платят отвычкою плавать, за привычку читать люди платят отвычкою слушать, и чем громче у телевиденья слава, тем известность радиовещания все глуше. Достиженье и постиженье, падая на чашку весов, обязательно вызывают стяженье поясов. И приходится стягивать так, что далее некуда. Можно это оплакивать, но обжаловать некуда.

Такая эпоха

В наше время, в такую эпоху! А — в какую? Не то чтобы плохо И — не шибко живет человек. Сколько было — земли и неба Под ногами, над головой. Сколько было — черного хлеба И мечты, как всегда, голубой. Не такая она такая, А такая она, как была. И груженую тачку толкая, Мы не скоро дойдем до угла. Надо ждать двадцать первого века Или даже дальнейших веков, Чтоб счастливому человеку Посмотреть в глаза без очков.

«Бреды этого года…»

Бреды этого года слушаю из окна. Звонко кричит сумасшедшая — умная очень она! Вовсе не умалишенная, просто сошла с ума, видимо, очень большого, просто сошла сама. Слушаю страстные клики, кто ее враг, кто друг. Эти вопли велики так же, как жизнь вокруг. В этом кривом зеркале точно отражено все, что перекорежили, все, что перековеркали, а все, что мы за год прожили, — видится заодно.