спрашивала, не поощряла... Упивалась своей правдой, не имела веры. Сережа недавно сравнил меня с дирек-

тором школы, который чуть что — врежет по соплям.

Наверное, ты тоже чувствовал что-то подобное.

Твои армейские друзья иногда появлялись в нашей

жизни — кто-то присылал посылку с яблоками, кто-то

заходил с гости, будучи проездом в Ленинграде.

Простые парни, к которым ты относился с неизмен-

ной нежностью.

Пытаюсь представить тебя — с твоим маленьким

ростом, нежными чертами лица, умными печальными

голубыми глазами — в армии. И не могу. Впрочем, знаю, что там тебе помог (тебя спас?) твой артистизм.

Дмитрий Светозаров, снявший тебя в фильме

“Без мундира” в роли сына главного героя, обыграл

превращение юного длинноволосого истерика-

наркомана в бритого новобранца, которого заставляют

петь хором песню про калину. И в том, с каким

истерическим отчаянием ты поешь эту песню, прочитывается всё, что с твоим героем будет. А будет

только кромешный ужас.

Потому что ты не умел, не хотел, не мог петь

хором.

28.

11

97

мая 2013

Ты знал, что я готова была тебя слушать часами?

Я, у которой явный дефицит внимания, которая готова

перебивать других, забыв про вежливость, которая

умеет заинтересованно кивать, думая при этом о чем-

то своем. Мой новый Сережа часто обижается, что

я его не слушаю или ему не отвечаю. Но иногда мне

действительно нечего сказать. Он не умеет вовлечь

меня в разговор, может ни с того ни с сего рассказать

дурацкий анекдот, говорит штампами, не считывает

культурных ассоциаций, не узнает цитат. Когда он

что-то рассказывает, я часто думаю, как бы рассказывал

ты, — и страшно тоскую по нашим с тобой разговорам.

Наверное, я слишком много молчу с Сережей.

Он сердится:

— Ну ты хоть как-то реагируй! Хоть из вежливо-

сти. А то я даже не понимаю, слушаешь ли ты меня.

— Как ты хочешь, чтобы я реагировала?

— Ну скажи хотя бы “угу”.

— Угу.

Вот и поговорили. Может быть, потому я так

часто его целую.

Но ты! Ты был гениальным рассказчиком

и фантастическим собеседником. Ты умел доставать

из самого закомплексованного партнера мысли

и шутки, цеплять их за свои, превращая разговор

в блестящий взаимный фейерверк, погружать всё про-

исходящее в культурный контекст — озвучить цитатой, разыграть сценку из фильма, спеть музыкальную фразу.

Ты не произносил банальностей, пустых реплик.

Не рассказывал анекдотов не к месту. Когда я думаю

о рецепте удачного брака, мне кажется, что вот это он

98

и есть — должно быть всегда интересно. Ну, и комиче-

ский дар, конечно. Здесь тебе равных не было. Так

жаль, что я не могу это передать, ведь твой юмор впле-

тался в ткань повседневной жизни. Я никогда так

много не смеялась, как с тобой. Самое простое быто-

вое действие оборачивалось мини-спектаклем. Если ты

ставил мне банки (а ты свято верил в банки и горчич-

ники), процедура превращалась то в факельное

шествие, то в пляску шамана, то в глотание пламени, то в бег с олимпийским огнем. Если ты опалял курицу

над газовой горелкой, то мог закричать голосом Чури-

ковой — Жанны д’Арк: “Дайте мне крест!” Если мыл

пол, то танцевал, как Фред Астер, приговаривая вслед

за своим армейским сержантом: “А ну-ка взял и вымыл

так быстро, чтоб я удивился”. Сегодня почему-то

вспомнила, как ты определял степень безумия (сдвину-

тости крыши) окружающих нас людей. Строилась эта

классификация вокруг поезда (а как же без Люмье-

ров?). Тот, кто был вменяемым, но уже обнаруживал

опасные симптомы, — купил билет. Слегка свихнув-

шийся — сел в поезд. Тот, кто подходил под диагноз, —

от поезда отстал. Ну а законченный безумец — сошел

на дальней станции. Удивительно, какое количество

людей укладывалось в эту очень кинематографичную

и простую метафору, а ты каждый раз расцвечивал ее