сгладилась, в иллюзорном мире мы были равны.

Мы проглотили по порции грибов, легли на кровать, обнялись и принялись ждать. Прошло минут двадцать, и я начала нетерпеливо ворчать:

— Я же говорила тебе, что меня наркотики

не берут. Ничего не происходит, и я ничего не чув-

ствую. Буду спать.

Я закрыла глаза — и увидела яркие оранжевые

узоры на черном фоне. Началось.

Доза была небольшая, грибы — слабые, но впервые

в жизни я испытала воздействие галлюциногенов.

В институте я несколько раз курила марихуану, мне

давали “пыхнуть” в компаниях и тщетно делали “паро-

возик”, а в Туве, куда Маркович затащил меня в археоло-

гическую экспедицию, меня кормили листьями анаши, жаренными в подсолнечном масле. Все вокруг счастливо

ржали и говорили глупости, а я, не подвластная ника-

130

ким наркотическим силам, сидела мрачная и трезвая.

И вот теперь, в Луаре, это наконец случилось.

Портрет французской аристократки в бальном платье

и с собачкой на коленях, висящий над кроватью, вдруг

оказался гомерически смешным. Мы полчаса безумно

хохотали. Наш смех был таким отчаянным, что

вызывал слезы. Мир представал то невероятно

забавным, то болезненно ослепительным. Распадался

на яркие фрагменты. Я, голая, лежала на каменном

балконе, впитывая солнце, от которого всегда старатель-

но пряталась. Сережа пытался увести меня с балкона, я слушалась, но возвращалась туда снова. Его золотистое

тело казалось таким громадным, что пугало меня.

— Ты большой, как мамонт, ты — Минотавр, —

повторяла я. — Не подходи ко мне, я тебя боюсь.

Осторожно, кончиками пальцев я трогала его

плечи и руки, как будто хотела почувствовать перепле-

тения кровеносных сосудов, — трогала точно так, как

ты когда-то трогал мою грудь на чужой кухне. Потом

я обнимала его, плакала, слезы лились градом:

— Ты слишком огромный, а Сережа был совсем

маленький. Но внутри он был большой, а ты, наобо-

рот, — маленький. Но я тебя тоже люблю.

Половина лица моего нового Сережи была

тонкой и красивой, а половина — грубоватой

и плебейской. Я вертела головой в поисках ракурса, при котором это лицо окажется полностью прекрасным, высокий лоб и длинные прозрачные глаза будут доми-

нировать. Фонарь в саду, превращаясь в венецианскую

маску, надвигался на меня. Но самое невероятное

начиналось, когда я закрывала глаза, — передо мной

плыли лица, узоры, краски, и я могла ими управлять.

Сережа включил Sun King, песню “Битлз”: Quando para mucho mi amore de felice corazon Mundo paparazzi mi amore chica ferdy parasol Questo abrigado tanta mucho que canite carousel...

Мы слушали “Солнечного короля”, наверное, раз

десять. Этот король теперь навсегда соединится для

меня с нашим грибным опытом. Кстати, ты, Иванчик, говорил, что “Битлз” — это парафраз ангельского

пения в двадцатом веке.

Ты сейчас засмеялся бы и сказал:

— Поздравляю с инициацией! Но больше так

не делай, ладно?

У тебя такое было? Я не спрашивала — боялась.

Очень боялась влезать в мир, где я не смогу

распоряжаться.

38.

132

3 июля 2013

Мы с тобой так хотели ребенка! Когда мы только

начали жить вместе, ты спросил меня:

— Иванчик, ты ведь родишь мне ребеночка? Еще

одного Иванчика?

— А если родится девочка?

— Тоже будет Иванчиком, как ты.

У нас была болгарская подруга, красавица по

имени Иванна, так почему бы и нет? Будет Иван

Добротворский или Иванна Добротворская.

Я совсем не хочу об этом говорить, до сих пор

больно. Но не могу не говорить, нельзя не говорить.

Без этого никак не получится.

Я забеременела почти сразу после того, как мы

поженились. Весной. Я помню, как сказала тебе об

этом и как ты буквально очумел от счастья. Ты не

говорил мне “спасибо”, не целовал рук. Ты включил