Он — владеет всеми. А я владею им. От этого ведь

можно с ума сойти.

53.

186

Ночь с 3 на 4 сентября 2013

Ты так любил мои длинные волосы! Ты бережно

трогал их перед нашим первым поцелуем. Ты обожал

их гладить, накручивать на палец. Ты смеялся над тем, как я поднимаю их над тарелкой, чтобы не окунуть

в суп. Ты жалел их, когда я сделала химию. Перед

Америкой я их укоротила — до плеч. Они всё равно

были уже мертвыми и напоминали паклю — после

французских химикатов. А в Америке я их вовсе

отрезала — совсем коротко. И этим ударила тебя

в самое сердце.

Подстричься меня уговорила Ингрид — жена

твоего декана, немца по имени Клаус. Ее супермастер

назывался стилистом, но я понятия не имела, что это

значит. В моем представлении он был просто

парикмахер, только немыслимо дорогой — около

шестидесяти долларов. Когда он назвал сумму, рыпаться уже было поздно.

Он подстриг меня так, что, глядя в зеркало, я поняла, что это и есть я. Длинные волосы были

мороком, обманом, подделкой. Я — женщина

с короткой мальчишеской стрижкой. Как Джин Сиберг

в “На последнем дыхании”, как Миа Фэрроу в “Ребенке

Розмари”, как моя любимая Луиза Брукс, “девушка

в черном шлеме”. Я смотрела в зеркало — и видела

настоящую себя. Американский парикмахер колдовал

с моими тонкими волосами, показывал, как уложить их

гелем, как создать иллюзию, что их много. Всё это

было не важно, потому что я знала, что отныне такой

и буду. Всегда.

Ингрид привезла меня в наш крохотный таунхаус.

Я увидела твое ошеломленное лицо и почувствовала

187

себя так, как будто я тебя предала.

— Иванчик, что ты с собой сделал? — спросил ты

мертвым голосом.

— Тебе не нравится? А по-моему, здорово, нет?

— Но это совсем не ты.

— Но это я и есть!

Ты так и не смирился с моей короткой стрижкой.

У Генриха Манна есть пассаж о том, что длинные воло-

сы — символ пола женщины, что ее власть сверкает

диадемой в длинных косах. Отрезав волосы, я как

будто ослабила свою женскую магию, таинственную

женскую силу.

С короткой стрижкой я стала женщиной-

мальчиком. Ты же хотел женщину-фемину, ultimate woman. С длинными волосами, большой грудью, на

шпильках, в черных чулках с подвязками, с коленками, выглядывающими из-под юбки. Плевать на разницу

в росте. Чем выше, тем круче.

Несколько раз ты просил меня отрастить волосы.

Я не могла. Я пыталась, но, дорастив до ушей или до

середины шеи, стригла их снова — и вздыхала с облег-

чением. А когда вы с Женей Ивановым снимали

“Никотин”, то стриженной под мальчика Наташе

Фиссон, играющей роль русской Джин Сиберг, надели

длинный светлый парик, очень ее опростивший.

Ты словно отыгрывался за мои короткие волосы.

Пытался что-то вернуть.

Сережа обожает мою короткую стрижку — он

в такую меня влюбился.

— Я так люблю твои мальчишеские виски, —

говорит он. — Длинные волосы у всех. А ты такая —

одна.

Но для тебя я, остригшая волосы, больше никогда

не была прежней.

54.

4

189

сентября 2013

Всё, к чему ты прикасался, обретало дыхание, энергию, смысл. Помню, как вы с Клаусом ставили “Бидермана

и поджигателей” Макса Фриша в студенческом театре.

Я приходила на репетиции. Пьесу играли на немецком

языке, Клаус неуверенно и довольно беспомощно раз-

водил мизансцены. Ты сидел в зале, наблюдая из перво-

го ряда. Тебе совершенно не надо было там

присутствовать, но разве ты мог оставаться в стороне!

В какой-то момент ты не выдерживал, выпрыгивал

на сцену, что-то говорил одному студенту, усаживал на

стул другого, ставил спиной третьего — и на сцене всё

мгновенно оживало. Студенты прекрасно понимали, чьи в лесу шишки, — слушали тебя, открыв рот. В эти

моменты я отчетливо видела, что в тебе погиб

театральный режиссер, который тонко и точно

чувствует актеров, пространство, текст, зрителя.