в респектабельном итальянском ресторане с красно-

полосатыми скатертями. Для Штатов это было

в порядке вещей, для нас — нечто экстраординарное.

198

Официантом? Как не стыдно? Сервильная работа, цепь

унижений. Однажды днем я зашла к нему в ресторан.

Есть там я не могла — дорого. Брашинский принес

мне капучино, но рядом не присел — не положено. Он

держался артистично и с достоинством. Именно тогда

я поняла, почему многие начинающие актеры работают

в Америке официантами.

Нью-Йорк очаровал и одновременно разочаровал

нас. Небоскребы меньше, чем на картинках, и вообще

всё какое-то камерное, почти домашнее, без

футуристического размаха. Но от этого города било

электричеством. Эти разряды мы оба почувствовали

мгновенно. Как и то, что оказались в эпицентре

главных мировых процессов.

В Нью-Йорке мы облазили и обошли всё. Было

такое чувство, что наше пребывание в этом городе —

чудо, игра случая и мы не окажемся здесь больше

никогда. В каком-то смысле так и вышло — вдвоем мы

в Нью-Йорк больше не попали, и в каждый мой

следующий приезд я испытывала боль, оттого, что без

тебя здесь всё для меня поблекло (или прошла радость

открытия Америки?).

Мы поднимались на Эмпайр-Стейт-Билдинг,

исследовали башни-близнецы. Каждую неделю ходили

в кино. Один раз купили ведро попкорна (в русских

кинотеатрах его еще не было), но ты быстро отставил

его в сторону — ну как можно смотреть и хрумкать!

Мы посмотрели первый “Юрский парк”, который

только что вышел, и на него стояли очереди, Guilty as Sin с Доном Джонсоном и Ребеккой де Морней, смонтированный Эваном. Тогда я впервые увидела, как

киношники ждут утренних рецензий после премьеры, как бегут за газетами, как подробно их изучают и как

199

расстраиваются из-за “плохой” критики. Сходили

в New York City Ballet на Баланчина — на самый

верхний ярус, куда билет стоил всего 10 долларов.

Тогда я толком не знала, кто такой Баланчин, — теперь, бывая в Нью-Йорке, туда немедленно отправляюсь.

Ходили на джазовые и классические концерты, на бродвейские мюзиклы, на авангардные спектакли.

Несколько раз ходили в Метрополитен и в MOMA.

Влюбились в маленький музей Frik collection. Тебе

нравилось название, ты называл меня маленьким

фриком, сравнивал с одной из героинь “Уродов” Теда

Броунинга, часто просил меня танцевать, как эта лысая

уродка в детском цветастом платьице, и неизменно

умилялся. Мы гуляли по China Town, по маленькой

Италии. Доехали даже до Гарлема, до легендарного

“Коттон Клуба”. Но внутрь не зашли, а гулять по

улицам там было неуютно, я заныла и запросилась

обратно в такси. Однажды мы добрались на метро

до Бруклина — из этнографического интереса, поели

в русском ресторане блинов и пельменей, погуляли по

пляжу. Было смешно и грустно, как, вероятно, смешно

и грустно бывает всем русским, которые попадают

на Брайтон-Бич.

Мишка, как искушенный американец, водил нас

в разные рестораны. Суши мы не оценили, зато жирный

и сытный Китай шел на ура. Пицца с грибами

в ресторане Патрика Суэйзи показалась слишком

дорогой, но сам Патрик сидел с друзьями за соседним

столиком, так что денег было не жаль. Больше всего

нам нравился мексиканско-китайский ресторанчик

в районе 120-х улиц, где запекали сочную курицу

с пряностями. В конце ужина мы вскрывали fortune cookies — вы оба любили трактовать смутные

пророчества. Мишка пытался приучить меня

к красному калифорнийскому вину, но для меня оно

было слишком терпким и кислым.

Мы говорили с ним о тебе. Однажды он сказал

почти с досадой:

— Ты, конечно, сыграла в его жизни огромную

роль. Я редко видел, чтобы люди так менялись.

Я улыбнулась:

— Oscar winning role?