А Вася стоял на плоту — не на берегу — и лоцманил, чуя под каждым бревном каждую струйку, пока не добежали до Вымьваиля, и мимо села побежали вниз, вниз — до лесозавода. Вымь пронеслась под плотом стремглав. Вася радостно вздохнул и сказал в третий раз:

«Проведу!»

А Игнатий знал верно: если Вася скажет — можно провести. Уже пробовал сына, испытал на разных тяжелых перекатах. Но надо, чтобы доверили хозяева. Он представил сына еще весной в сплавных конторах и лесорубческих артелях как самостоятельного лоцмана и просил для сына покровительства у купцов — хозяев сплава и леса.

Весной Игнатий спрашивал у хозяев, где заготовлять сено, где будет делянка для заготовки леса зимой, и сколько готовить плотов, и какие будут условия на будущий год лесорубам, а также и лоцманам — Игнатию и Васе.

Хозяева прежде не замечали мальчика и снисходительно взирали только на отца-лоцмана.

Игнатий же Зырянов, лоцман, вежливо мял в руках собачью шапку и, сутуля огромные овчинные плечи, убавлял высокий рост из почтения к приемщикам леса и счетоводам, покорно склонив умную голову, глядел исподлобья на хозяев, как бы снизу вверх, якобы несмело.

Эти могущественные люди благосклонно усмотрели нынче маленького голодного лоцманенка. Вася усердно сжился под всесильным взором. Так, хорошо! Мальчишке пошел тринадцатый год?.. Способен, способен к ученью. Его надлежало учить: разумению своей зависимости от хозяев, почитанию хозяев, послушанию хозяевам.

А хозяевами лоцмана и лесоруба являлись и счетовод и приемщик леса. Они строго побеседовали с мальчиком, испытывали его повадку. Время было неспокойное, нехорошее для хозяев.

Вася подолгу выстаивал перед ними, уронив будто бы бессильные руки, вежливо отвернув ладони назад, — как взрослый лесоруб, как отец. Он еще раньше усвоил вежливое выражение боязни бедного и зависимого перед богатым и сильным.

«Какая такая советская власть у вас в селе, скажи-ка?» — с насмешливой серьезностью спросил лесоторговец.

«А нам не все одно, какая-никакая», — ответил Вася.

Игнатий поправил сына:

«Власть нынче выборная. Лучших хозяев выбрали, самых крепких».

Вася сутулил худенькие плечики в просторном тулупчике (из отцовского сношенного и переношенного братьями), глядел исподлобья, прилично: пряча от хозяев смелый ум и свое разуменье жизни.

«А что новенького слышно от большевиков?»

«А мы не слышим. У нас эсеры. Большевики много бумаги шлют, а в нашем совете жгут ее».

«Ха-ха!»

Васе доверено было провести плот по мелководью.

Отец тоже наблюдал обмелевшую реку, но, к облегчению Васи, оставался внизу, на плоту. Он помогал иногда на гребях старшим братьям и двоюродному, Ване, который старше Васи на четыре года. Ни разу отец не поглянул наверх, на младшего. Вася стоял на лоцманской вышке — на балагане.

В трудную минуту у порогов гребцы посматривали на отца, надеясь на него и, по привычке, ожидая от него команды. Но отец не разжимал губ. Его глаза не отрывались от вялой, отощавшей реки, а руки на носовой греби спокойно дожидались команды от лоцмана.

И Вася чувствовал, что на него оглядываются с беспокойством старшие братья и нетерпеливый Ваня, не смея окликнуть… Он медлил, не упуская также из виду недвижимого затылка, безмолвных рук отца; наслаждаясь признанием, доверием, задерживал команду подвернуть плот перед косым прыжком… С такими-то силачами на гребях, как отец и Ваня, можно не спешить до самого того мгновения, когда отцовские руки вот уже толкнут гребь, спасая плот…

Вася резко и спокойно выкрикнул:

«Поносну и корму влево!»

Плот аккуратно наклонился через косой высокий порог, задрав короткий хвост с гребью, и спокойно свалился вместе с круто падающей водой…

По заскучавшей реке оба берега людно провожали единственный плот за все лето — Васин плот. Лоцманы и лесорубы сбегали к лодкам и привязывались к плоту, чтобы узнать у Игнатия Зырянова, где он сидел на мелях, где застревал на перекатах. Но плот нигде не сидел, не застревал.

«Ни разу даже?.. — недоверчиво спрашивали лоцманы и обижались: — Похваляешься? Скрываешь? Подводишь конкурентов?..»

Игнатий усмехался и с тайной гордостью кивал на своего мальчишку:

«Не я — вот лоцман».

Они поднимали глаза на помост и оглядывали Васю с уважением.

Вот и родная деревня. Вся: кто есть живой — люди и собаки — столпились над обрывом; а мальчишки прямо сверху сыплются на плот, который проходит под самой крутизной. И задушевный друг Митька, мокрый до желтых кудрей, взлетает на помост и восторженно кричит:

«Вася, Вася!..»

Но Вася не глядит ни на кого. Он ведь слишком занят. Его старшие братья стоят с шестами наготове — оттолкнуться от берега, а на гребях сам отец и двоюродный Ваня ожидают команды от лоцмана.