— К ведерку пшена! — провозгласил Сеня конкретный лозунг.

— Неужели у тебя не хватает воображения на большее? — с досадой сказал Василий, не оглянувшись.

— Это не у меня — у Черемных, — сказал Сеня, но смутился.

Дерево сильно прогнулось у вершины, под другим берегом. Василий подтягивался и съезжал обратно. У него задрожали руки от напряжения.

— Василий Игнатьич, бросайте книги! — закричал Сеня.

Рюкзак набит был книгами. Василий молчал. Он отдыхал. Собрав все силы, он вцепился в вершинные ветви и выскочил на берег.

— Черемных! — закричал Зырянов.

— «Прокатайтеся, все наши часы и минуты», — сказал Тихон Егорович.

Бригадир туго закрепил мешок за спиной, ведро и топор за поясом и перекрестился перед страшной дорогой. Под тяжелым стариком лиственница пружинила. Но он храбро задрал бороду и безостановочно прополз и взял подъем легче Зырянова, а потом поспешно прикреплялся к прочной земле на четвереньках, с крестьянской основательностью.

Сеня скомандовал Жене:

— Приготовиться в три счета!

Женя весело подошел к обрыву, попробовал босой подошвой гладкую кору на лиственнице и, балансируя киркой и лопатой в руках, немного разведя руки, кошачьим своим шагом перешел. У согнувшейся вершинной части ствола Женя выбросил на берег кирку и лопату и взобрался, хватаясь за ветви.

Он с торжеством оглянулся и увидел Ваню, как и ожидал, в трех шагах за собой.

Молчаливый Ваня немедленно улегся ничком, прямо среди ветвей, не потратившись на выбор более уютного места, и сапоги его любопытно торчали над пропастью, носками вниз.

Другие шагали через него. Ваня не протестовал.

Сергей с Андреем отправились тоже вдвоем, но сидя, гремя ведрами, и Сеня нетерпеливо пустился за ними. Зырянов еще раз осмотрел крону — она держала крепко.

Трое медленно подползли к середине. Это оказалось наиболее неуютное место на таком мосту. Дерево понемногу раскачивалось под равномерными строенными толчками. Василий крикнул:

— Не в ногу!

Пришлось замедлить движение. Стал чувствителен ветер, на который не обращали внимания на земле. Рюкзак вдруг начал парусить и перевешивать на одну сторону, и поздно было привязать его плотнее к телу. Особенно мешали лопата и кирка на животе.

Сеня опустил глаза и взглянул под ноги. Пропасть показалась необычайно глубокой. Деревья свалились в ущелье как попало. Меж стволов оставались большие просветы. Туда неприятно провалиться.. Веселее было бы видеть камнезубое дно, бело-оскаленное в нетерпеливой пене потока…

А Сергей вдруг захотел отдохнуть. Андрей закричал ему:

— Поезжай!

Сидеть недвижимо верхом над пропастью без стремян показалось Андрею еще труднее, чем скакать на круглом, покачивающемся бревне.

Черемных кинул веревку Сергею. Сергей поймал и вылез. Черемных кинул Андрею, потом и Сене, который хотел обойтись и не взял петлю; но Черемных кинул второй раз, и Сеня схватил веревку.

Все расселись по удобным травкам отдыхать, к Ване подошел Женя. Схватил его за длинные ручищи и оттащил. Ваня не сопротивлялся и не содействовал. Он никогда не спорил из-за пустяков.

Сеня иронически наблюдал эту сцену.

Глядя на этот мирный быт, Василий почувствовал возбуждение одержанной победы и всю остроту избегнутой опасности. Он со злорадством вызвал в памяти деревянно-преподавательский голос Осмина: «Я предостерег вас, товарищ Зырянов. Ищите там, где скорее найдете, и не потеряйте напрасно последний месяц и всю практику».

«Ваш девиз понравился мне, Глеб Алексеевич, — ответил Василий тогда, — я понимаю, что надо искать там, где вернее найдется…»

Осмин ничего не сказал, ему не понравилась поправка.

Лесной вихрастый горизонт, неизменно близкий и высокий, наконец облысел на перевале, стал круто понижаться и отдаляться. По-прежнему небо синело, но оно уже выцветало книзу, а еще ниже, под ногами, под горою, оно должно будет совпасть с морем: погода была хорошая, и не сразу удастся отделить море от неба и понять, что между ними происходит. Это уже известно из опыта. Не однажды путники восхищались палевым ослепляющим слиянием неба и моря, воды и воздуха… И теперь с недоверием и надеждой вглядывались в серебряное пространство над зеленой клонящейся землей. Вот-вот оторвется от Хамар-Дабана причесанный ураганом земной горизонт — и растворится в огромной, таинственной, манящей и дивящей бездне света, каждый раз непонятной. Байкал предстанет вдруг, неожиданно стоячий, высокий — от самой близкой земли до самого дальнего неба.

И он предстал, и показался небесным мостом, спущенным сверху, а может быть, и поднятым снизу, если поверить глазам. И люди смотрели на великую взметенную воду, грозную воду, и Байкал открывался все шире вправо и влево, раздвигая берега, обрезая землю под ногами, и очарованно смотрели люди на золотой, червонный остров, дальний тонущий остров за мостом, и смотрели на блещущий ковер, гостеприимную дорожку по мосту, стелющуюся под гору сюда, под самые ноги.

«Я предостерег вас, товарищ Зырянов».