Роман мрачно взглянул на фантом. Вспомнив, что Бергер снова пострадал, защищая его, он почувствовал такую безумную ярость, что с трудом удержался, чтобы не крикнуть помощнику: «Отправляйся, оторви этой дуре голову и принеси мне». Вместо этого он холодно приказал: «Поставь её на место. Сделай так, чтобы она почла за счастье вылизывать мои ботинки. Пусть принесёт клятву вечной верности. Никаких уступок».

Наблюдать, как фантом обстоятельно и методично смешивает ведьму с грязью, почему-то совсем не хотелось. Поэтому, дождавшись подробного отчёта и подписанной кровью клятвы, Роман уничтожил все следы своей однозначно преступной деятельности, покромсал в клочки информационное поле в комнате, стёр с пола рисунок, тщательно закрыл портал, очистил кинжал. Его, кстати, надо вернуть на место.

Роман выскользнул за дверь, снова беспрепятственно проник в спальню к Радзинскому и положил заимствованную вещь обратно в стол. У двери в аверинскую комнату он, как и прошлый раз, остановился и прислушался: тишина. Бергер спал, и больше в комнате никого не было.

Роман неслышно приблизился и застыл возле кровати. По сути, обратившись за помощью к патрону, он только что предал Кирилла и их общее дело – Карту. На душе было на редкость паршиво, а искать сочувствия было не у кого. У спящего же Бергера был такой мирный вид, от него исходили такие светлые, такие чистые импульсы, что хотелось просто стоять рядом и впитывать его душевное тепло и безмятежную радость его сердца.

Роман решительно сбросил обувь и, стараясь не потревожить Кирилла, лёг с ним рядом. Одну руку он с величайшими предосторожностями подсунул ему под голову, а второй бережно обхватил его за плечи. Стало ощутимо легче – сердце словно согрелось, и дыхание потекло упоительно свободно.

Роман понимал, что поступает в данный момент не слишком красиво по отношению к Бергеру, который уже отдал ему сегодня огромное количество своей энергии, но перспектива оказаться сейчас одному в пустой комнате, осквернённой недавним присутствием фантома, и всю ночь выть от жестокой тоски на луну ужасала его неимоверно. Наверное, впервые в жизни он ощущал такой дикий, такой животный, скручивающий внутренности, страх при одной только мысли о темноте и одиночестве. До сих пор это была, если можно так выразиться, его естественная среда обитания…

Дыхание перехватило от подступивших к горлу слёз. Роман чувствовал, что сделал что-то ужасное и одновременно фатально неизбежное. Он зарылся носом в кирилловы волосы и зажмурился, стараясь не разрыдаться – решительно с ним творилось что-то непонятное.

Он лежал так довольно долго: прислушиваясь к спокойному дыханию Бергера, к мерному биению его сердца и к тихому тиканью часов на тумбочке рядом с кроватью, коротко, прерывисто глотая ртом воздух, чтобы сдержать закипающие и готовые выплеснуться слёзы, судорожно сжимая в объятиях своего самоотверженного Ангела-Хранителя. И незаметно для себя крепко уснул.

Открыв глаза, Роман обнаружил себя лежащим у подножия огромного дуба. Его голова покоилась на коленях у Бергера, который безотрывно глядел куда-то вдаль тоскливым, отсутствующим взглядом. Горькая складка залегла возле его губ – Бергер словно стал старше и как будто успел растерять всю свою жизнерадостность и весь оптимизм.

Роман приподнялся на локте и с тревогой заглянул Кириллу в лицо. Тот наконец-то обратил на него внимание, стряхнул задумчивость и изобразил на своём лице что-то вроде улыбки.

– Тебе лучше? – безо всякого интереса спросил он.

Роман сел и отрицательно покачал головой.

– На редкость мерзопакостно, – хрипло охарактеризовал он своё душевное состояние.

– Поздравляю, – бодро заметил на это Кирилл. – Ты преодолел, наконец, первую ступень. Теперь тебе всегда будет так гадко на душе, если ты сделаешь что-нибудь плохое. Образно говоря, у тебя проснулась совесть.

– Ты шутишь? – подозрительно прищурился Роман.

– Нет. Взгляни на долину – отсюда она как на ладони. Тебе больше нет надобности туда возвращаться…

Роман вскочил на ноги и посмотрел вдаль. Перед ним, действительно, детским игрушечным макетом простиралась долина с затерявшимися меж зелёных холмов шатрами, микроскопическими овечками и миниатюрными фигурками пастухов, с кудрявыми рощами, тающей в голубой дымке горной грядой и блестящей лентой синей реки, теряющейся где-то за поворотом.

– Я туда не вернусь?! – не поверил Роман. – Я же… не попрощался! Даже спасибо не сказал!!!

– Я думал, ты обрадуешься, – равнодушно пожал плечами Кирилл. – Ты так торопился скорей дойти до финала… – Он встал, отряхнулся и побрёл куда-то, прочь от долины и от потрясённого до глубины души Романа.

– Кир, стой! Ты что – бросаешь меня?! – Раздираемый противоречивыми желаниями – бежать вслед за Бергером или мчаться назад, в долину – Роман не мог заставить себя тронуться с места. – Кир! Вернись!!!

Бергер остановился. Прижал руку к сердцу.

– Я просто устал, Ром. – Он усмехнулся с каким-то несвойственным ему цинизмом. – Не бойся – я тебя не брошу...

– Кирилл… – делая шаг в его сторону, срывающимся голосом попытался оправдаться Роман. – Я виноват. Но я не мог иначе…

– Знаю, – прервал его Кирилл. – Знаю… А вот ты не догадываешься, что если тебе плохо, то и мне – плохо. У меня сейчас такое ощущение, как будто я изнутри грязный. До того мерзко! Меня просто тошнит от самого себя…