– Ради твоей же безопасности, ты будешь путешествовать только со мной и только в пределах Карты. Ясно?

– Угу, – преданно подтвердил Роман, по-прежнему не открывая глаз. Он прекрасно чувствовал, как напряглись кирилловы пальцы.

– Что «угу»?! На меня посмотри!

Роман вздохнул и покорно распахнул глаза, малодушно не желая встречаться сейчас взглядом с полными холодной ярости сияющими очами Кирилла, безжалостными, как дуло пистолета.

– Посмотрел? – Смиренный кивок. – А теперь запомни – хорошенько запомни! – я твой проводник. Ни Николай Николаевич, ни – упаси Бог! – Руднев! Только я. На долгие-долгие годы. А вздумаешь голову мне морочить – задушу, как Дездемону!

Они после этого долго смеялись, как сумасшедшие – до колик в животе, до икоты, до умопомрачения. Роман сполз на пол и бился головой о подлокотник дивана, не в силах уже выдавить из себя ни звука, но всё равно беззвучно сотрясаясь от истерического смеха, а Бергер, всхлипывая, так глубоко зарылся в диванные подушки, что непонятно было, чем он там дышал. Когда, обессиленные, они сели, наконец, рядом и посмотрели друг на друга, то чуть было не сорвались в новый истерический марафон. Но Бергер спас их обоих, прочувствованно вопросив:

– Так я могу надеяться на твоё благоразумие?

– Ты же знаешь, Пуся, – так же душевно ответил Роман, – что ради тебя я готов на всё! Только попроси!

– Тогда я прошу тебя, Муся – забудь обо всём, кроме Карты, хотя бы до окончания школы. А ещё лучше – до окончания института. Обещаешь?

– Я постараюсь, – честно ответил Роман. – Мне самому кажется, что надо притормозить, а то крыша уже едет…

– Крышу подлатаем, – уверенно пообещал Кирилл, стараясь не засмеяться снова. – Ты только не лезь больше никуда. Ладно?

– Ладно…

С чувством горячей признательности глядя на Бергера, Роман на мгновение утратил все свои привычные жизненные ориентиры: он, как ни силился, не мог в этот момент припомнить, что же именно гнало его вперёд все эти бесконечно долгие годы, сложившиеся не только в столетия, но уже и в тысячелетия.

– Ты, правда, не помнишь?

Роман вздрогнул и только потом понял, что голос Бергера раздался у него в голове. Сам Кирилл пристально смотрел на него тяжёлым, неподвижным, пронзительным взглядом, под давлением которого Роман начал незаметно проваливаться в транс. Все до единой мысли вдруг вышибло из его головы, осталась только безмолвная, чёрная бездна, которая затягивала, затягивала его, пока он не сорвался в головокружительный, упоительный, бесконечный полёт…

Вынырнул он в каком-то далёком-далёком прошлом. Солнце нещадно слепило глаза, отражаясь от гладкой, как зеркало, поверхности реки. Под старым кряжистым деревом сидели на берегу два подростка: оба смуглые, полуголые, с перепачканными глиной ногами. Тот, что помускулистей и постарше, ловко плёл из лозы ловушку, в которую он собирался заманить любопытную и доверчивую речную рыбу. Потряхивая чёрными, как смоль, блестящими кудрями, он весело взглядывал на младшего, с нескрываемым восхищением наблюдавшего за его работой.

Они смеялись, о чём-то говорили, но слов было не разобрать – как будто ветер относил их в сторону. Зато Роман остро чувствовал, каким этот старший был, по большому счёту, глупым: дерзким, легкомысленным, злым. Он радостно хохотал, глядя, как в ответ на его речи расширяются от ужаса глаза его младшего брата – очень красивые глаза – огромные и обрамлённые невероятной длины густыми, чёрными ресницами.

– Не помнишь? – снова тихо спросил Бергер – он, оказывается, стоял рядом и крепко держал друга за руку. Роман нерешительно пожал плечами. – Значит, импульс истощился, – кивнул Кирилл своим собственным мыслям. В ответ на недоумевающий взгляд Романа он с готовностью пояснил, – В духовных вещах чрезвычайно важен изначальный импульс. Все твои мытарства, как дерево из семени, вырастают из твоего изначального посыла миру. Твой посыл был настолько мощным, что определил твою судьбу на тысячи лет вперёд. Ты был очень самонадеян и, сам того не понимая, бросил вызов самой жизни. Я предупреждал тебя, что на пути к твоей цели, с твоими амбициями тебе когда-нибудь придётся пожертвовать и теми, кто тебе по-настоящему дорог. Ты посмеялся надо мной. Что вышло в итоге – ты и сам теперь знаешь…

– Я готов был пожертвовать…

– Мной. И ты сделал бы это, если бы я тебя не остановил. Я не мог этого допустить, потому что тогда наши пути разошлись бы на миллионы лет…

Роман заметил, что Кирилл уводит его прочь от реки, только когда они оказались в живительной тени высоких деревьев, сплетающих зелёные ветви у них над головами.

– Десятки своих жизней ты посвятил мне? За простое «спасибо»? – не сдержался Роман, хотя и без этого вопроса всё было ясно.

– Я изначально знал, что жить для себя – глупо, – пожал плечами Кирилл, неспешно шагая по тропинке между деревьями. – Как я мог тебя бросить? Ну, то есть – да, мог… Теоретически… Считаешь меня простофилей? Но даже если посмотреть с твоей – сугубо утилитарной и агрессивно-рационалистической – точки зрения… Когда не думаешь о награде, не рассчитываешь каждый раз, на столько процентов вырастет твой духовный капитал в небесном банке от тех или иных твоих действий, обнаруживаешь, что стал миллиардером в считанные секунды – просто отказавшись от себя ради другого. Когда хочешь не для себя, всегда получаешь больше, чем тот, за кого ты просил. Если просил бескорыстно, конечно. Вот такая вот арифметика…

Роман почувствовал, что эта прогулка – прощание с их прошлым. Он внимательно глядел по сторонам, но ничто из окружающего пейзажа не вызывало в нём ностальгии. Это было действительно прошлое – ветхое, износившееся. Его хотелось просто отбросить, чтобы не мешало жить дальше.

– А меня прошлое не отпускает, – негромко поделился Кирилл. Он, в самом деле, смотрел вокруг с тоской и нежностью, с душевным трепетом трогал тонкие веточки растущих вдоль тропинки кустов с мелкими глянцевыми листочками. Видно было, что всё это слишком много для него значит, пробуждает в душе сотни воспоминаний, заставляет переживать заново давно минувшие события. – Для меня ничего не кончилось, – с болью в голосе прошептал он. – Почему?