– Пусть Небо примет твою душу, – Эдвард осторожно закрыл девушке глаза и сложил руки на груди, – Твой путь здесь закончен… – хотелось добавить еще что-то, но его прервал смешок Пионера.

– Что? Не ожидал подобное увидеть в «Совенке»? – засунув руки в карманы, он смотрел на все происходящее так, словно здесь и не было ничего необычного, – Знаешь, я ведь не один такой, что вспомнил все прошлое, но мне хотя бы повезло в том смысле, что могу перемещаться между лагерями. Хоть какое-то развлечение… А другие, закрытые в этом чертовом «Совенке», сходят с ума гораздо сильнее. Ты даже представить себе не можешь, какое бешенство просыпается, когда снова видишь салон… ААА!!! – договорить не получилось, Эдвард послал еще один импульс боли, в этот раз уже в полную силу, проверяя на прочность соединяющую их связь и с каким-то извращенным удовольствием наблюдая, как Пионер корчится на земле, с выкручиваемыми болью мышцами.

– А сколько раз ты сам их убивал? Сколько раз ты сам причинял им страдания? Зачем, демон тебя раздери, ты это делал? – сплюнув эти слова, Эдвард глубоко вздохнул, втянув в себя воздух и успокаиваясь, – Дало тебе это что-то? Вся эта бессмысленная жестокость тебе что-нибудь дала?

Не дожидаясь, пока Пионер придет в себя и снова поднимется на ноги, вошел в ворота «Совенка», который уже сильно отличался от того, к которому привык. Несмотря на точно такую же теплую и солнечную погоду, лагерь казался пустым и холодным, только кровь и тяжелый запах начинающих разлагаться под жарким солнцем человеческих тел. Кто бы ни пришел в этот лагерь, перешагнув через труп Слави, но нападал на всех без разбора, убивая буквально каждого на своем пути. Примерно так поступал и Эдвард при штурме городов и крепостей, но даже тогда старался не стрелять по безоружным и зря не уничтожать гражданское население, пусть даже и бывали исключения из правил. Здесь же тупая и бессмысленная резня детей, которые даже противопоставить ничего не могли в ответ.

У входа в здание клубов лежал Шурик с пробитой головой, а в раскрытых дверях, кажется, уже Электроник, которому в грудь воткнули отвертку, лежавший с таким же непонимающим выражением лица. Дальше по дороге новые тела пионеров, наваленные в самых разных позах, окровавленные, порой расчлененные или же разрезанные, с разбросанными вокруг внутренностями, к которым слетались черные птицы, радостно каркающие, да воздух наполняли мухи.

Их убили явно не в один день, оценил Эдвард опытным взглядом, отмечая, как и в каких позах лежат тела. Кто-то застигнут врасплох, не успев даже понять, что происходит, когда-то уже догоняли и валили на землю, кто-то даже пытался защищаться, но все равно безуспешно. Охота… лучшее слово, что подходило к этой ситуации. На пионеров в «Совенке» охотились несколько дней подряд, убивая одного за другим, прежде чем не перебили всех.

– Это какой-то бред… – шокировано качал головой, продолжая осмотр, пока не обнаружил трупик Ульяны, со вспоротым животом, куда из-за какой-то идиотской идеи пытались запихать футбольный мяч, но так и оставив его торчать в ране. Глаза девочки были широко открыты от боли и страха, и рот так и остался раскрытым в безмолвном крике. – Какой-то дикий бред… – повторил он как заклинание, закрывая ее глаза, – Как вообще на такое можно решиться…

– Я тебе же говорю, они куклы, им все равно, – привязанный к нему Пионер все равно не мог сбежать, а потому и нашел его на территории вырезанного «Совенка», подходя к нему с самым безучастным видом, беззвучно шлепая босоножками по лужам засохшей крови.

– Это бессмысленно и глупо, – встав на ноги, с презрением выдавил из себя Эдвард, – мерзко и трусливо. Убить их всех просто потому, что не могут дать сдачи…

– А что ты хотел? Можно побыть и жестоким, когда знаешь, что они все равно через неделю встретят тебя как ни в чем ни бывало… – Пионер даже усмехнулся, но его собеседник такого юмора не оценил.

– Жестокость должна быть оправданной, иначе это брошенные на ветер усилия… и человеческая глупость, – ответил Эдвард, повернувшись со вздохом к Пионеру, – Я знаю, что такое жестокость… Когда-то мне приходилось бороться с партизанским движением на оккупированных территориях. Партизаны знали местность и ее условия гораздо лучше моих людей, нанося удары и исчезая в пустошах… – он вздохнул, вспоминая те далекие события, – мне пришлось отвечать. Мы стали бить по опорным пунктам партизан, по небольшим селениям и фермам, где они набирали пополнение, получали еду и информацию. Уничтожали такие поселки, убивали их жителей или же отправляли в концентрационные лагеря для населения, но партизаны в ответ на это стали отвечать только участившимся количеством атак. Мстили за своих близких и родных, здесь я их отлично понимаю… Но тогда мне пришлось стать жестоким, – он посмотрел на Пионера, стоявшего рядом с таким же безразличным видом, но все же прислушиваясь к его словам, и продолжил, – Мои люди продолжили зачистку тех поселений, на которых опирались партизаны, но действовать стали по-другому, – даже усмехнулся из-за своих воспоминаний, – Когда они приходили в очередное поселение, люди всегда прятали от них то, что им больше всего было дорого. То есть, своих детей … Конечно, невероятно глупо, когда у солдат есть датчики сердцебиения… Находили всех и всегда, но теперь я приказывал оставлять двоих или троих в живых, не давая им понять, что обнаружены. Сидели и думали, что спрятались, пока солдаты вырезали поселок под корень… А потом, когда мы уходили, видели примерно такую же картину. И чаще всего, мечтали отомстить… дети, что с них взять… И куда они шли тогда? – снова посмотрел на Пионера, но тот лишь пожал плечами, так что Эдвард договорил сам, – к партизанам. К тем, кого считали защитниками от меня и моих людей. А мы их отслеживали, так что приводили нас прямо к партизанским аванпостам и укрытиям. За три месяца полностью подавили все партизанское движение на этой территории. Это оправданная жестокость… а здесь… Ради чего? Какой смысл во всей этой бойне? – даже сплюнул от злости, не зная, как еще выразить свои мысли.

И в этот момент они услышали испуганный крик. Кто-то еще был жив, но охотник этого лагеря уже нашел его и готовился записать на свой счет еще одну жертву. Только Эдвард узнал этот голос, а потому бросился бежать в тут сторону, перепрыгивая через тела пионеров со всей возможной скоростью, оставив своего удивленного собеседника позади.

Крик доносился из столовой и, когда Эдвард вбегал на крыльцо, повторился, еще более напуганный и отчаянный, так что, подгоняемый им, просто влетел в двустворчатую дверь, выбив ее плечом, в итоге чуть не поскользнувшись на луже крови рядом с обезглавленным телом вожатой.

– Не сметь! – его собственный выкрик остановил сцену, которая уже готовилась перерасти в очередное убийство. Тот же самый Семен, только с совершенно безумным выражением глаз и столь же безумной улыбкой, сжимая в руках широкий кухонный нож с длинным лезвием уже навис над Алисой, просто пытающейся закрыться от него руками. В этот момент Эдвард и влетел в двери столовой.

– Ты еще кто? – охотник сразу же забыл о своей жертве, слишком обессиленной и напуганной, чтобы куда-то сбежать и только, сжавшись, наблюдая за происходящим, – Я не помню тебя в этом лагере! – его голос почти сразу же сорвался на крик, а сам он перешел в атаку, тыча перед собой ножом.

От такой простой и глупой атаки увернуться не стоило никакого труда, Семен просто пролетел мимо него, увлеченный инерцией собственного броска, оставив Эдварду достаточно времени, чтобы схватить ближайший стул и с разворота ударить им в спину противника. Взвыв от боли, просто полетел на пол, чуть не напоровшись на собственный нож.

– Грязь… – прошипел Эдвард, отбрасывая стул в сторону, – убивать беззащитных легко, но что ты можешь, если противник может дать сдачи? – даже не мешал ему подняться и снова взяться за нож.