– Нет, для этого я… – наверное, здесь должно быть слово «пугливая», но так себя назвать девушка не смогла, а потому так и не закончила фразу, – Я рисую для газеты.

– Художница! – назвал ее Эдвард, – Никогда бы не подумал! Ты теперь обязана мне показать свои рисунки. И даже не думай отказываться, я все равно не отстану, – она бросила на него недовольный взгляд, но он только искренне ей улыбнулся, всем своим видом показывая, что менять своего решения не собирается. Ни смеяться над ней, ни как-либо задевать ее не собирался, а искренне желая увидеть ее творения. В родном мире Эдварда художников практически не было, в условиях трехмерной проекции и мыслескопии талант рисовать на бумаге остался практически не у дел, ведь любой может создать картину, просто подключившись к проекторному экрану и загрузив пару необходимых программ.

– Придем в библиотеку, – кивнула Лена, – Я не очень хорошо рисую, никогда не училась… – словно заранее оправдываясь, попыталась сразу добавить, но Эдвард в ответ только головой покачал.

– Плохого художника не взяли бы в газету, – не поверил ее словам, но Лена продолжать разговор не стала, опустив взгляд в землю и пройдя остаток дороги молча.

Внутри библиотеки Женя окончательно приобрела вид придирчивого начальника, моментально найдя каждому работу. Основной проблемой, конечно, стали тяжелые и габаритные труды местных политических и общественных деятелей, уверенных в том, что для придания значимости собственным сочинением их необходимо сделать как можно более обширными и пространственными, в результате чего буквально целые полки стеллажей были заполнены толстыми книгами одного и того же автора, различавшиеся, кажется, только номерами томов на корешках.

Чтобы дело шло чуть быстрее, пионеры разбились на пары, в то время как один снимал и укладывал книги ровными стопками, второй протирал переплеты и освободившиеся полки влажными тряпками. Из общего строя выбился только Электроник, набившийся в пару к Жене, которой надо было произвести какую-то там перепись инвентаря, но никто из находившихся здесь, кроме него, не высказал особого желания помогать библиотекарше, манерами похожей на медленно спивающегося прапорщика из интендантского подразделения. Персону Электроника она встретила с тихим стоном разочарования, но выбирать больше не из кого, а потому юный кибернетик был утащен в соседнее подсобное помещение, чем был сам весьма доволен. Пара пионеров из другого отряда так же быстро убралась на другой конец стеллажей, оставив Эдварда в компании Лены.

Девочка молча указала на верхние полки, где тома сочинений стояли никем не тронутыми, кажется, с момента основания этого мира, а сама намочила тряпочку в небольшом ведерке, столь любезно предоставленной библиотекаршей. Хорошо хоть, здесь был собственный кран с умывальником, и не было необходимости таскаться за ледяной водой к стоявшим на улице.

Эдвард, искренне не понимая необходимости хранить столько макулатуры, которую все равно никто читать никогда не будет, приставил имевшуюся здесь лестницу к стеллажам, предварительно убедившись, что они привинчены к полу и от случайного движения не повалятся со всей этой книжной трухой куда-то на пол, и забрался наверх, по одному стягивая тяжелые фолианты сочинений и подавая их Лене, вытиравшей каждый корешок. Книги моментально превращались из светло-серых в ярко красные, стоило только провести по ним тряпочкой, после чего возвращались на законное им место, где, скорее всего, простоят неподвижно до того момента, пока библиотекарша не решит устроить новую уборку.

– Их вообще кто-нибудь читает? – не выдержал Эдвард примерно на сто семидесятом или сто восьмидесятом томе сочинений, подавая очередной древний бумажный кирпич своей напарнице с фиолетовыми волосами, – Я не понимаю, зачем держать столь специфичную литературу в детском лагере! Нет, вот только послушай… – он открыл первый попавшийся под руки том и прочитал первое заглавие, на которое взгляд упал, – «Заключительное слово на Пленуме ЦК ВКП(б) пятого марта тысяча девятьсот тридцать седьмого года. Стенограмма». Что это за чертовщина? Лена, ты мне объяснишь, зачем пионерам читать речь почти что пятидесятилетней давности? Или я один такой, что не могу этого понять?

– Не знаю, – она фыркнула от смеха при виде разозленного Эдварда, усевшегося прямо на лестнице, и остервенело листавшего страницы в поисках этого самого заключительного слова, – Только не говори этого при Жене, она очень бережно ко всем книгам относится… особенно к таким.

– Нет, мне это надоело, – честно признался Эдвард, обнаружив нужный текст и в течение нескольких минут искренне пытаясь найти в нем смысл, но так и не обнаружив ничего даже близко похожего, – Много там еще осталось? – спустившись, он выглянул за поворот, где два других пионера откровенно страдали какой- то ерундой, явно довольные отсутствием какого-либо контроля со стороны, а потому просто убивавшие время, остававшееся до обеда, – Лена, теперь расклад такой. Добиваем этот стеллаж, а остальное оставляем на наших товарищей, с таким энтузиазмом относящихся к делу…

– Но им же тогда больше останется, – девушка была даже слишком честной, но он только махнул рукой, не желая даже спорить с такой святой наивностью. Стеллаж был вычищен меньше, чем за двадцать минут, после чего буквально оттащил Лену от книжных полок.

– Нашей библиотекарши пока не видно, – заметил Эдвард, возвращаясь к Жениному столу, где сейчас кроме открытой тетради для записей и шариковой ручки никого не было, – Лена, ты мне обещала свои рисунки показать… – обернулся к зеленоглазой художнице, все еще волновавшейся по поводу того, что большую часть работы по протирке никому не нужных талмудов оставили на двоих лентяев, и не собиравшихся заниматься ничем подобным.

– Они в соседней комнате, – кивнула Лена на деревянную дверь, почти закрытую книжными стеллажами, если бы на нее прямо не указали, самостоятельно Эдвард вряд ли бы придал ей какое-нибудь значение, посчитав очередным подсобным помещением, – У нас там что-то вроде редакторской…

– Тогда у вас вообще все серьезно, – развел Эдвард руками, – Пошли… И перестань оглядываться на этих двоих, у них на лбу написано получить выговор от нашего желтоокого цербера, хуже все равно им не будет, – убежденная такими словами, Лена первой зашла внутрь, щелкнув переключателем, тут же озарив помещение светом пары ртутных ламп под потолком. Комнатка совсем маленькая, с одним окном, все равно выходящим на теневую сторону, а потому и не особо спасавшую в плане освещения. В центре же два сдвинутых вместе стола, где лежала пара наполовину раскрашенных ватманов с налепленными на них листками бумаги, исписанными вручную, какие-то фотографии и несколько рисунков, вплетенных в общую концепцию.