От внезапного рокота грома Коба очнулся. Исчезли прочь поезд, Февраль и дорога из Ачинска. Перед глазами вновь показалась реальность: редакция, Октябрь, Петроград. Прошло почти девять месяцев, пора было бы привыкнуть, что вечно холодный и вечно пасмурный северный город, окружённый водой, никак не перепутаешь с Сибирским и тихим Ачинском. Ирония, мечты остались там, и Каменева, и «Правды» больше рядом нет [тут неточность – «Правду» переименовали в июле в «Рабочий путь», так как Керенский её разгромил и закрыл]. Коба прислушался: на улице Питера штурмовала гроза. Маленькие окна размыло ливневой волной и только отскакивающие от земли крупицы града говорили о том, что снаружи всё-таки дождь, а не какой-то хулиган нарочно льёт из ведра. В итоге ландшафт творения Петра слился с серой кладкой домов и дорог, тусклыми тучами и чёрными водами – ничего из всего этого хорошего не предвещало.

«Ну и город», – подумал Коба. Ни дня здесь не проходит без дождя и ветра, не то, что в родной солнечной Грузии, где ветра, а тем более дожди бывают довольно-таки редко. Но, несмотря на это, к жизни в северном городе и к такой крайне неясной погоде Коба всё же привык, даже полюбить успел…

Но что это? Буквально на глазах небо начало светлеть и вот уже окончательно утихла гроза – ушла так же внезапно, как и наступила. Петрограду свойственны перемены, здесь либо привыкаешь, либо нет, либо полюбил этот город всей душой, либо возненавидел. «Несчастны те, кто Петербурга своды не видал»… Вот теплолюбивому Кобе этот необыкновенный город нравился: столица России, не подчинённая никому и ничему в истории, будет укрощена алой революцией.

Сосредоточившись на текущем моменте, Коба начал аккуратно выводить первые строчки. Чего уж об этом говорить, даже при всей его выносливости и умении быстрой концентрации у Кобы не выходило больше трёх бессмысленных строк за минуту. И всё-таки, кажется, получалось… «Если вы будете действовать дружно и стойко, никто не посмеет противиться воле народа. Старое правительство уступит место новому, тем более мирно, чем сильнее и организованнее выступите вы…» Вот так всегда, когда необходимо срочно издать номер – идей не было, вернее, они были, но возникало ощущение, словно на спину навалили тонну неподъемного груза и все силы разу испарились. А когда время было беззаботное и несознательное – «здрасте, приехали», пришло вдохновение! Картина Репина «Не ждали», называется. И писать лень [так потом ещё написанный текст на печатной машинке пробить нужно – не Пушкин же за тебя делать будет], а мысли и образы не дают покоя. Закон подлости, очевидно же! А люди негодуют, если номер скучный – требуют «хлеба и зрелищ». Как гласит самое главное правило журналиста: «Исполнять требования читателя», иначе газета будет просто не востребована. Ну, а дальше приобретает реальность самый страшный сон журналиста: «Редакцию закрывают»…

Мысли Кобы в который раз оборвал стук, но уже не дождя. Стучали в дверь, очень настойчиво стучали. Хоть терять Кобе было нечего, стук вызвал у него глубокое раздражение.

– Кто там? – спросил он, не оборачиваясь. Из-за двери Коба услышал грубый голос.

– Полиция! Открывайте!

«Вот так»,- подумал Коба. – «Очнулся Керенский напоследок, с чего бы? А, вчера “Свободу” закрыли. Сегодня, видимо, мой черёд».

– А по какому вопросу? – он решил на всякий случай уточнить, вдруг полиции нужно было что-то ещё.

– Открывайте немедленно! – упрямо повторил голос. Ждать долго полиции не пришлось, Коба тут же открыл, волнуясь из-за того, что её доблестные служащие могут выломать двери [как они летом и сделали, когда закрывали «Правду»].

– Я повторюсь, что тут у вас происходит? – задал вопрос Коба капитану юнкеров.

– Не у нас, а у вас! Закрываем вашу редакцию, приказ министра Александра Фёдоровича Керенского.

«Точно, закрывают, значит, – понял Коба. – Хоть бы станки не разгромили, как в прошлый раз».

– Уйдите отсюда, – потребовал капитан юнкеров, качнув рукой в сторону выхода. – Здесь всё будет опечатано! И этот… свой штат сотрудников заберите!

– Да за что нас закрывают?!

– Не возмущайся, Василий, – спокойно ответил рабочему Коба. – Раз приказ самого Керенского, значит, есть за что.

– Да… как же так вы можете говорить? – не унимался большевик. А Коба говорить так мог, более того – его действия в этой ситуации были самыми продуманными и верными.

– Либо вы все выметаетесь отсюда, – негодовал капитан, – либо нам придётся применить грубую силу!

– Успокойтесь, гражданин! – надавил на него Коба, удаляясь. – А то покраснели, как помидор.

Оказавшись на улице (благо, что гроза прошла) большевики-журналисты начали жаловаться. Следом вышел отряд юнкеров, и их капитан важно и официально, словно на параде, повесил на закрытые двери ленту, на которую также торжественно налепил печать.

– Что же нам теперь делать? – безысходно проговорил рабочий в старом коричневом пальто. Товарищи подхватили его разочарование и набросились на Кобу.

– Товарищ Сталин, почему вы не противились этим собакам?

– Когда же нам успеть дописать воззвание?

– Завтра съезд, а у нас ещё конь не валялся!

– Товарищи, нужно трезво оценивать ситуацию, – безмятежно отвечал Коба. – Вот, что лучше: кричать и возмущаться, при этом рискуя попасть за решётку? Или дождаться, когда юнкера уйдут и спокойно продолжить свою работу?

Рабочие приумолкли, недоумённо переглянулись между собой.

– То есть? Это как – продолжить?

– Редакцию закрыли, а где нам работать?