– Они выступают за диктатуру мирового пролетариата.

– А чем пролетариат не доволен? Мы для них царя свергли, что им ещё нужно? – огрызнулся Керенский. – Что голод – так война идёт, почему они не хотят этого понять? Почему они от нас отреклись?

– Они люди непросвещённые, они вряд ли когда-нибудь это поймут. Ленин и Троцкий обещают им землю, фабрики…

– Россию они погубят, – пробубнил Керенский. – Это изначально их цель – разрушение страны, разрушение капитализма. А что из этого выйдет – неизвестно. Если говорить объективно: это либо самая роковая ошибка в истории России, либо наоборот. Я однозначно склоняюсь к первой версии, и я не намерен сидеть, сложа руки, и ждать, пока матросы вломятся сюда и будут арестовывать нас!

Керенский выскочил из-за стола и кинулся к вешалке.

– Что вы намереваетесь делать? Бежать? Просить помощи у ордена?

– У Ленина козырь в рукаве и этот самый козырь – организатор переворота против нас, а не против ордена! – возразил Керенский, одевая шинель. – Я еду на фронт за подкреплением.

– Зимний окружён, – отвечал генерал, подозрительно наблюдая за министром [А ведь капитулирует, точно капитулирует!]. – Вам просто не дадут проехать.

– Уеду, право слово, хоть на американском автомобиле. Дворец готов к сопротивлению, пока не заняли Зимний, они власть не возьмут! – бросил напоследок Керенский, но вдруг остановился и тихо спросил. – Хм, большевики до сих пор не начали активную атаку, а это странно. Интересно, чего они ждут?

Петроград. Актовый зал Смольного. Экстренное заседание Петроградского совета. 25 октября 1917 г. 14 часов 35 минут.

Два ряда белых массивных колонн, освещённых хрустальными люстрами, стол президиума по помосте, на фоне пустой золотой рамы, откуда выдран портрет императора… Весь зал был наполнен большевиками–пролетариатами, все, без исключения: от мала до велика.

– Товарищи, это победа! – объявил Ленин ко «второстепенным» организаторам переворота, пока до начала заседания оставалось свободные пять минут. – За нами теперь остаётся формальный Съезд Советов, дабы уведомить фракции в этом факте.

– Подождите пока, рано праздновать, – возразил Свердлов. – Временное правительство ещё не арестовано. – Они до сих пор находятся в Зимнем, чей захват откладывается, за него отвечает товарищ Подвойский.

– Как это понимать?! Товарищ Подвойский, почему откладывается захват Зимнего? – разгневанно крикнул Ильич.

– Керенский уехал за подкреплением, а повстанцам оказано сопротивление.

– Какое к чёрту сопротивление?! Оставшиеся войска дезертировали, остался лишь женский батальон. Хотите сказать, что восставшие не могут баб одолеть?!

– Товарищ Ленин…

– Вы мне клялись, что Зимний будет взят уже к утру, уже практически вечер, а даже сигнал к его штурму не был дан. Второй Съезд советов вот-вот откроется, ультиматум Временному правительству выдвинут, весь город – наш, а здание взять не можем?! Я вас расстреляю!

– Владимир Ильич, сопротивление юнкеров не ослабевает, мы ждём, как только все сложат оружия, товарищ Троцкий настаивал на бескровном перевороте, – оправдывался Подвойский, указав на Льва.

– А вы могли предположить, что юнкера не сдадутся? М? – спросил Ильич. – Что они будут защищать даже низложенное правительство?

– Сигнал к штурму Зимнего дворца отложен на вечер, – в дело вмешался Троцкий, так как он был единственным, кого слушал Ленин. Он был в элегантном чёрном костюме, как для бала, поверх была наброшена солдатская шинель. – Переворот обязан пройти бескровно, как доказательство того, что мы не звери, домогавшиеся до власти, а люди, которые сражаются за свои права!

Эти слова подействовали на Ильича, он успокоился, а затем сказал:

– Хорошо, но если вечером не будет дан сигнал к штурму Зимнего, то мы можем смело считать, что проиграли. Если не будет взят Зимний, то фракции Второго съезда не признают нашу силу и доминирование среди них, особенно меньшевики: либо они с эсерами поделят власть между собой, либо вернут её Керенскому. Возможно следовало бы одному из нас проконтролировать ход штурма или просто осведомиться, что сигнал будет дан в срок.

– Я готов, Владимир Ильич, – вызвался бесстрашный Дзержинский. Прочие члены ВРК облегчённо вздохнули.

– Товарищ Дзержинский, активист вы наш, нисколько не сомневался, – улыбнулся Ильич. – Товарищи, взяли бы пример с Феликса Эдмундовича, вечно подталкивать их нужно, не хотят быть героями.

– Товарищ Дзержинский был там и видел крейсер собственными глазами, – защитился за всех и за себя, в том числе Каменев.

– Подождите, сигнал будет дан из орудий… крейсера? – спросил Зиновьев, весьма озадаченный этим фактом.

– А вы, Григорий Евсеевич, где были, когда мы обсуждали план действий? – гневно поинтересовался Троцкий.

– Речь говорилась лишь о сигнале, а о корабле вообще никто ничего не сказал, кроме того, что это «третий штаб».

– Мы говорили, что крейсер будет участвовать в восстании ещё месяц назад, а, что он даст сигнал к штурму – три дня назад!

Зиновьев открыл было рот, чтобы ответить что-нибудь обидное в адрес Троцкого и всего переворота в целом, послать всё на три веселых буквы, грациозно развернуться и уйти по-английски домой к своей Зине [все мы люди, у всех у нас нервы], но нечто его оставило, он вспомнил, что о бомбардировке Зимнего говорилось неоднократно, а также вспомнил, как Дзержинский обещал покарать всех трусов и дезертиров, покраснел, словно редька и ответил.