Тем же вечером теперь уже все большевики собрались в своем новом штабе. Ленин выглядел не совсем здоровым, но он всячески пытался скрыть это.

– Спасли Чернова? Отлично, Лёва, вы молодец, только вот вряд ли нам это сильно поможет.

– Почему? – удивился Зиновьев так, словно он сам спас Чернова.

– Потому что матросы по нашей милости людей расстреляли, по нашей милости началось вооружённое восстание. Керенский нам этого никогда не простит, – удручённо сказал Каменев, отвернувшись.

– Керенский перебросил добрую часть своей армии с фронта сюда, подавлять восстание. Это ему дорого обошлось. Он посчитает нас врагами народа, – хмуро дополнил Коба.

– Нас да не вас! – воскликнул Троцкий. – Вы не были замечены в особняке Кшесинской во время восстания, вы куда-то исчезли, пока мы все здесь контролировали обезумевших моряков, часть которых, кстати, завтра возвращаются обратно в Кронштадт. Керенский хоть и временная, но власть, воспользуется моментом, не сегодня так завтра он начнёт мстить!

– Я был занят редактированием «Правды», – спокойно ответил Коба, зажигая свою трубку.

– Где же интересно?

– Это уже не ваше дело, товарищ Троцкий. Насколько я помню, вы пока не являетесь членом РСДРП(Б).

Наблюдая зарождённую полемику, Ленину вновь пришлось вмешаться в спор Троцкого и Кобы.

– Пускай, сейчас Керенский уже ничего кардинального не успеет сделать, сегодня был действительно архисложный день, но завтра будет куда сложнее и опаснее. Теперь всем нам нужно быть начеку, а сейчас всем спать!

====== Глава 21. Месть Керенского ======

“Перелом за перелом, око за око, зуб за зуб; как он сделал повреждение на теле человека, так и ему должно сделать.”

(с) Библия,Ветхий Завет, “Левит”

На летнем небе Петрограда в одиннадцать часов вечера не сияло ни одной звезды: не было ни сумерек, ни заката, ни устрашающей тёмной мглы, которая обычно по ночам рано или поздно окутывает самые дальние уголки мира. Небосвод был бледно-голубого цвета, но к горизонту он больше серел: кое-где рассыпались перистые красновато-коричневые облачка, хаотично плывя за Мариинский дворец, а далее за город. Белым ночам из коренных жителей Петрограда никто не удивлялся, однако такое зрелище для приезжих гостей было особенно странным и даже страшноватым, потому что необычное явление природы всегда отталкивает и пугает людей, привыкших к стандартизации и одинаковости.

Отчасти такие ночи не нравились и Александру Фёдоровичу Керенскому: не то, чтобы они ему были в диковинку или страшны – они его больше раздражали. Как человек, привыкший к типизации, Александр Фёдорович был сторонником железных принципов: если день – значит светло; если ночь – значит темно; если человек нарушил закон – он преступник и так далее. Проще говоря, Керенский не признавал субъективность, как выражение представлений человека. Для него существовала лишь объективная истина, законы, чёткие понятия мыслей и действий – никаких противоречий, ни каких извилистостей. Александр Фёдорович был убеждённым прагматиком; по своему характеру: типичный холерик – упрям и несговорчив.

Он несколько минут сидел в кресле, щуря темно-карие глаза от ненормально светлого неба, но, когда его терпение иссякло, министр резко подскочил к окну и одним грубым движением рук закрыл его плотной занавеской. Затем, массируя виски от мигрени, присел обратно со словами:

– Так что насчёт Ермоленко? Вы вызвали его с фронта?

Напротив Керенского за длинным столом сидело ещё три человека – Терещенко, Некрасов и Переверзев. Все министры были в костюмах, на груди висели ордена в виде крестов.

– Так точно, но свои показания насчёт немецких агитаторов он дал ещё в апреле. Вот протокол, – сказал один из них, вынимая из кармана сложенный листок, и передал его Керенскому. Тот внимательно пробежался усталым взглядом по тексту, барабаня пальцами по столу в такт и зачитал некоторые места вслух:

– ...завербован с целью вести агитацию в пользу мира с Германией... Подорвать доверие к Временному правительству... Агитация так же была поручена Ульянову Владимиру Ильичу, он же Ленин... Вся его деятельность, включая содержание партии, финансируется немецким генштабом... Так-так. Этот протокол нужно приложить к делу. У нас всё готово, чтобы предъявить этому шпиону обвинения?

– Практически, Александр Фёдорович.

– Мы можем отправлять дело в печать?

– Прямо сейчас?

Керенский оторвал взгляд от листка и тяжело посмотрел на одного из подчинённых.

– Вы погорячились, уже ночь… – Александр Фёдорович сбился, не по-доброму бросив свой взор в окно, – ...уже много времени, я хочу ещё раз взглянуть на всё дело по расследованию.

– Пожалуйте, – министр тотчас подбежал к Керенскому, кладя перед ним папку. – А что же, Александр Фёдорович, ходят слухи, что о расследовании знают меньшевики, эсеры и монархисты. Это правда?