– Вы, Владимир Ильич, как хотите, но я будучи категорически против расторжения союзнических отношений с меньшевиками и эсерами был прав! И теперь, я заявляю, что Декрет о мире – это полнейший абсурд и позор! И молчать я не буду, вы меня знаете...

– Вам, Лев Борисович, было вынесено предупреждение за ваш проступок в октябре месяце, – процедил Ленин. – Теперь же вы вновь настаиваете на контрреволюции?

– Господи, да о какой контрреволюции идёт речь?! – заступился за покрасневшего зятя Троцкий. – Это – позор! Приграничный конфликт, таки мама дорогая! Отдавать Украину, Белоруссию, товарищ Ленин, да вы, извиняюсь, в своём уме?

– Извиняю за личности, а вот Декрет о мире вы подпишите, товарищ Троцкий! – нажал на Льва Ленин. – Где это видано, что за два дня до первых переговоров устраивать диспуты – вот истинное сумасшествие! Вы, как наркоминдел, должны понимать, в какой ситуации сейчас Россия находится. Нам этот мир нужен как рабу Сахары глоток воды!

– Аргументируйте, если на то пошло.

– Аргументирую: Краснов, Деникин начинают наступление. На Востоке недовольства. Гражданская война, батенька, правые эсеры, меньшевики, союз семнадцатого октября, кадеты...

– А я ведь говорил, – гневно бормотал про себя Каменев. – Говорил...

– Заткнитесь, – перебил его Свердлов, обернувшись, – пожалуйста.

– А с какой стати вы затыкаете мне рот?!

– Тут решаются вопросы государственной важности, – спокойно ответил Свердлов, скрестив руки на груди, – а вы тут возгудаете словно это районное парт. собрание!

– Мы, помнится, говорили о контрреволюции, – решил вернуться на начальное русло Рыков.

– Да именно! – воскликнул Ленин, размахивая выпуском “Правды”. – И эта контра замышляет вернуть себе власть. Керенский сбежал, А эсеры не сдаются! Левые с нами, а что прикажете делать с правыми?! Надо их гнать взашей!

– Вы опускаетесь до демагогии! – перекрикивал Ильича Троцкий, который даже вскочил со стула. – Не обсуждаете очевидного, мы, чёрт вас возьми, только что избрали товарища Дзержинского на путь этой борьбы! Эсеры эсерами, но единоличие нашей партии...

– А вы, товарищ Троцкий, сами хороши, – издали заметил Зиновьев и буркнул, – ведёте себя, как политическая проститутка!

– ЧТО?!! – Троцкий побагровел и уже было хотел с кулаками кидаться на Григория Евсеевича, только вместо него это сделал Сокольников. Началось бушующее, ожесточённое распри, в котором не участвовал только Коба.

«Архизабавная ситуация, – вздохнул он. – Просто превосходная».

По правде говоря, он плевать хотел на этот Брестский мир. Радовало лишь одно: Ленин собачится с Троцким не на жизнь, а на смерть. Троцкий слишком гордый, чтобы склонится под каблук немцев, а Ленин слишком нетерпелив, чтобы пойти на поводу у товарища. Ильич само собой прав: на дворе Гражданская война, о какой Первой Мировой может идти речь? Приграничный конфликт – дело позорное, но адекватное. А Лев земли отдавать не хочет… Политика полна дерьма, и только абсолютный фанатик может сделать её целью и смыслом жизни. Фанатик с незаурядным умом.

Во всей этой мировой канители и вечными философскими рассуждениями забываешь про самые маленькие, бытовые вещи. Главные вещи.

После окончания дебатов, когда все мирно разошлись по своим местам, Коба остался в кабинете Ильича – нужно было пересмотреть кое-какие декреты и разгрести кучу писем от «счастливого» пролетариата. Теперь народ писал в Смольный каждый день какие-то записки, конверты, чаще всего корявым и неразборчивым почерком [не говоря уж о синтаксических и пунктуационных ошибках]. Просьбы, гонения, проклятия, благодарности – после прочтения и разбора всей этой волокиты невольно находила тошнота.

И всё забыли о дне его рождения. Все, кроме самого именинника. Никогда не поверит, что Троцкий в суматохе революции не помнил о своём празднике. Всё ему. Всё! Шутник вы, товарищ Ленин, большой шутник. Дивный же подарочек преподнесли вы Бронштейну. Пролетарская революция плюс рыжий медальончик с боку припёка.

А может быть, Кобе тоже хотелось такую же безделушку? Нет, конечно же, материальные блага большевика интересовали меньше всего, да и вообще он считал украшение буржуазной вычурностью. Он был по природе и воспитанию очень скромным в таком плане, больше дозволенного ему было не нужно. А всё, что было так важно – проигнорировано. Рутинный день рождения вышел – ни одного поздравления, а подарка уж тем более.

Ладно партийцы, он непрерывно с ними всего около года, но Каменев?.. Он-то знал, в Ачинске в прошлом году ели жареную картошку с квашеной капустой, Лев даже откуда-то притащил бутылку водки. С дядей Василием – смотрителем местного района пели песни под гармошку. А на Каменева дурно действовал алкоголь и под ночь рухнул в сугроб…

Коба взглянул на часы: без двадцати четыре. Ровно в шестнадцать нуль-нуль у него была назначена встреча с товарищем юности. Осталось только разобраться с письмом от некого С. Есенина.