– И как ты думаешь забрать ордер? Здесь Шустов, без него нынче ни одно собрание консерваторов не проходит, – спросила девушка, прищуривая глаза. – У этого лиса, даже если бы мы взяли с собой Аню, тихо своровать бы не вышло.

Парень на мгновение задумался: он прекрасно помнил, что преступление и раскрутка лица Виктории в Московской прессе была нешуточная, и появись она при всём параде в центре толпы, то её бы непременно кто-нибудь, да и узнал. А «беловоротничный», как потом выяснилось, вопреки предубеждениям курировал расследование по делу о покушении на жизнь следователя Нефёдова.

– Шустов? – переспросил Миша, разглядывая внешне привлекательного организатора митинга с идеальными, белоснежными воротничком и манжетами, мобильно раздающий указания подчиненным. – Это случайно не тот юрист-гос.вед, который накануне так громко вышел из состава ГосДумы? Насколько я слышал, он разочаровался в ЕР.

– Следил за прессой всё это время? Похвально.

Адвокат по специальности Герман Евгеньевич Шустов мог бы стать лучшим юристом в Москве, если бы в свои тридцать лет не ударился в политику. Он ворвался в неё подобно ветряному шквалу; быстро и прочно в ней засел благодаря исключительным особенностям характера, а не потому, что его родители ещё с советских времён занимали важные руководящие посты: отец – генерал в отставке, а мать была председателем организации «Союз женщин России». Больше ничего о семье молодого политика известно не было.

О характере такой личности, как Шустов можно было написать целый дифирамб, и ровно такой же трактат можно было бы составить о его политическом пути, но дабы не отнимать драгоценное время у читателя, постараюсь обойтись общими фактами. Он был исключительным оратором, однако очень редко выступал на митингах, предпочитая смотреть за коллегами и со змеиной наблюдательностью выглядывать все их ошибки. Герман Евгеньевич видел и запоминал всё, ибо был злопамятным человеком и пользовался любой информацией, чтобы дискредитировать в полемиках неудобное лицо.

А его внешность была запоминающейся, ибо видный, высокий шатен с насмешливыми, серо-голубыми глазками, которые с дикой нервозностью и вниманием бегали туда-сюда с Гермесовой скоростью, просто не могли не привлекать внимания. Миловидное, смазливое, заострённое личико, а точнее мордочка Шустова идеально подходило для роли депутата Государственной Думы, ибо у него была очень полезная привычка: с кем бы он ни вёл диалог, будь то дружеская беседа или жестокая полемика с заклятым конкурентом – на тонких губах сияла ослепительная улыбка.

Чтобы мимика Германа была такой живой и максимально естественное, он занимался НЛП с помощью матери с юных лет, а также каждый раз в зеркале работал с подачей той самой улыбки. Несмотря на то, что при разговоре тот улыбался всегда, улыбка его для каждого собеседника была особенной. Когда-то эта была искренняя – во все зубы, в других случаях – змеиная ухмылка лишь одним краем губ. И одной только улыбкой он мог взбесить собеседника, вывести из себя, внешне оставаясь совершенно спокойным.

Митингами Шустов руководил с удовлетворением от лишней возможности поруководить, ибо власть для него было сладостной целью, к которой он так уверенно шёл. Во всяком случае, это было веселее, чем бесконечная бумажная волокита, с которой он встретился в адвокатской конторе. А с таким огненным, энергичным стилем Герман Евгеньевич, распираемый бесконечными амбициями, устраивал разнообразные афёры и интриги, лишь бы избавиться от рутины.

С первого взгляда это лицо с дугообразными бровями, которые делали взгляд высокомернее и простодушнее, могло вызвать не самое положительное впечатление. А первый взгляд, бывает, не часто обманчив. Герман был отнюдь не прост, а его врождённой авантюристичности и хитрости мог позавидовать сам Мавроди. Однако те, кто был поумнее, и кто разбирался в психологии, отмечали в Шустове что-то змеиное: какую-то внутреннюю гниль, лицемерие, которые неосознанно отталкивали. Он тонко, но больно жалил сарказмом и именно так, что собеседник просто не мог найти слова, чтобы сказать что-то в ответ.

Биография Германа Евгеньевича вообще была полна тёмных пятен. Существуют даже версия, что Шустов – не настоящая его фамилия, а всего лишь псевдоним, так как в народе поговаривали, что истинная фамилия была слишком говорящей.

– Нужно, чтобы они ушли отсюда, слишком открытое и людное место. Да и они более чем собраны, могут заметить… – быстро бросил Орлов спустя некоторое время наблюдения. – Отвлеки их.

– Серьёзно? – Виктория недоуменно покосилась на Мишу. Меньше всего она, как считала сама, подходила на роль провокатора. В своей статье она указывала на отличные физические данные, коими, будучи частично искренней к самой себе, она не обладала.

– Да. Я дам сигнал, – ответил он, ничуть не смутившись.

– Каким образом, гений? – пыталась возражать она. – Они меня не будут слушать или того – снова арестуют.

– После всего того, что было о тебе написано? Не мне тебе объяснять. Ты же умная, – Орлов хмыкнул: аргумент, который бы уязвив гордость девушки, обязан был подействовать, хоть это и было подло. – Спровоцируй их как-нибудь, чтобы они ушли отсюда.

Дементьева прискорбно вздохнула, и, обходя Орлова, на прощание сказала: