– А кто говорит о провале?! – горячо возмутился Троцкий, отвлекаясь от партии. Льдистые глаза встретились с нефритовыми – в последнее время такие переглядки участились, ввиду их бесконечных споров и дискуссий. – Вместо того чтобы сдерживать наши силы, при любой возможности необходимо рисковать, атаковать! Отдав пешку, можно срубить фигуру покрупнее.

– Свердлов полгода назад уже срубил, – строго сказал Феликс, покачав головой. Щёки наркома начали краснеть, ибо Троцкий раздражался, когда чекист упоминал о событиях полугодовой давности. А последний, казалось, это делал нарочно. Лев догадывался об этом, но не знал с какой целью Дзержинский о таком упоминал. Чтобы понаблюдать за реакцией? Или так ему было легче жить? Причина наркому была не ясна, и Троцкий не пытался её выведать. Он в который раз оторвался от игры и с укором обиженного человека произнёс:

– Чем-то недоволен?

– Ты слишком часто используешь террор и жертвы, как средства, которые не оправдывают цель, – попытался опровергнуть точку зрения собеседника Дзержинский, откровенно объясняя свою. Троцкий, прикусив язык до тех пор, пока чекист не выскажется и не замолчит, (чекист выходил из себя, когда его перебивали) а потом вдруг ядовито улыбнулся и торжествующе, словно Наполеон, провозгласил:

– А кто бы говорил, товарищ Дзержинский! Разве твоя ЧК не использует ту же стратегию? Террор с монархистами, эсерами и меньшевиками то же самое, что и борьба с контрреволюцией. Предался забвению и забыл, кто начал Гражданскую войну? С каких пор тебе стало жаль предателей?

– Мне не жаль, даже не надейся, – обидевшись, процедил Феликс сквозь зубы. – Напора белые просто так не сдают, у них сильные стратегические ходы, особенно на позициях Колчака. Опытные офицеры, генералы, адмиралы, а у нас обыкновенные пролетарии, которых нужно учить.

– Но у пролетариев есть то, чего нет у буржуев – они сражаются за свободу, братство и социальное равенство, а белые? – продолжал парировать нарком. – За царя, монархию, корону и власть? Неудивительно, что их с каждым месяцем становится всё меньше. Революция сломила их планы, пешки восстали против коней, офицеров и королей. А ты прекрасно знаешь, что если простой пешке пройти всю шахматную доску, то она станет ферзём!

С этими словами Троцкий решительно продвинул самую дальнюю пешку на крайнюю клетку со стороны светлых фигур и та, обернувшись в ферзя, смела самую важную, но самую слабую фигурку в партии – короля.

– Шах и мат, Феликс Эдмундович. Конец третьей партии!

– Что же. Очень надеюсь, что ты не лукавишь, – чекисту пришлось ретироваться; он поднялся из-за стола, надевая фуражку. – Ситуация с твоим контрнаступлением оставляет желать лучшего. Сталин тебя критиковал. Так для чего меня вызывал?

Троцкий, не пересаживаясь из кресла, придвинул к себе тонкую папку с приказными ордерами, которые ему было необходимо рассмотреть по долгу службы, и погрузился в работу.

– Мнение Сталина меня не интересует, он о положении Восточном фронте сам доложил Владимиру Ильичу, а мне, увы, не с кем было сыграть партию…

– В таком случае разговор окончен. Некогда мне здесь с тобой антимонии разводить.

– И да, чуть не забыл, – проговорил про себя нарком, – если увидишь Кобу, передай, что его ждёт Владимир Ильич. Снова.

Дзержинский кивнул, и, повторив про себя задание Троцкого, укусил запястье. У наркома, у которого на глазах произошёл это действие, невольно округлились глаза. Он был так ошарашен, что даже оторвался от написания подтверждения приказа.

– Ты что делаешь?!

– Так лучше запоминается, – невозмутимо ответил чекист.

Троцкий подозрительно пронаблюдал сначала рукой Феликса, а затем за выражением лица последнего, но не заметив эмоций, кроме мрачной апатичности, быстро успокоился. Он был раздосадован тем, что потерял чувство контроля над собой в присутствии “Железного Феликса”. Авторитет неприкасаемой личности был подорван.

– Волнуюсь я за тебя, Феликс. Смотри, не переусердствуй.

– Вообще-то метод действенный, – пожал плечами Дзержинский. – Побеспокойся лучше о себе, Лёвушка.

Он собирался незамедлительно покинуть помещение, но Троцкий, который о чём-то сильно задумался, остановил чекиста.

– Послушай, Феликс, несмотря на то, что ты спешишь, я всё же ещё немного отниму твоё драгоценное время. Нужно поговорить...

– О Сверлове? – встревожено спросил чекист, остановившись.

– Нет, о Кобе, – Троцкий вздохнул, ибо для него это был не менее приятный разговор, чем обсуждение ордена или Каббалы. – Дело в том, что до меня дошли сведения, что он знает об ордене, и более того, он знает всех, кто в нём состоит и какие у них планы.

Дзержинский подозрительно сосредоточил острый взгляд на наркоме, прекрасно понимая, к чему тот клонит.

– И какая же птичка тебе об этом пропела?

– Не поверишь: он сам! – Троцкий вальяжно откинулся на спинку кресла. Он вынул из кармана австрийскую зажигалку и чиркнул по механизму пальцем. После обморока он решил бросить курить, однако тяга к затяжке ввиду нервной работе осталась. Лев не мог позволить себе сорваться, и потому оставил себе только зажигалку. Появившийся огонёк отражался в стёклах пенсне наркома, отражался в глазах Дзержинского. Маленькое пламя надолго приковало взгляд Троцкого, и глядел он на этот микропожар так любовно и так внимательно, продолжая соразмерено говорить, – Коба мнит себя горным орлом, ибо считает, что поставил мне ультиматум, но он является лишь канарейкой. Несколько недель назад Владимир Ильич решил вернуть Сталина на фронт, а потому задумал меня с ним помирить. Я к диалогу всегда готов – великодушно подготовил Архангельское к его визиту. Коба приехал ко мне на дачу, не как я полагал – к 9 утра, а к часу дня. Мало того что опоздал, я это простил ему, так этот фамильярный грузин уселся в моё любимое кресло и начал заявлять о своих правах и возможностях, при этом ловко маневрировать словами. Говорит: “желаю наладить совместную работу с вами, Лев Давидович, но так как я – человек теперь семейный, прошу то-то, то-то и то-то...” Его лицемерие вывело меня из себя, потому что я не понимал, чего он хочет. Я сказал: “будь так любезен, Иосиф, поставить условия более конкретно”, так он по новой завёл свою шарманку. И вдруг ни с того ни с сего говорит: “...да-да, конечно, я знаю, товарищ Троцкий, что вы – иллюминат, а потому для вас не будет сложности провести эти мероприятия...” Если честно, я чуть не подавился чаем, ибо я не ожидал услышать такого заявления от него. Вышел скандал, примирения не получилось. Я начал спорить с ним, а он парировать, при чём делать это так абстрактно, что я окончательно запутался в его знаниях. Может быть, ты, Феликс, развеешь мои сомнения?