– Я всё, – сообщил он социалистке, которая держала в одной руке сумку, в зубах клетку с крысой, а второй рукой запирала комнату-иллюминат на замок.

– И я, – ответила она, взяв в освободившуюся руку клетку. – Замотал? Ну, всё, спускайся вниз, я следом за тобой. Эх, жалко коврик.

Миша взвалил свою ношу на спину и поплелся прочь из квартиры. Лифтом он пользоваться не стал на всякий случай, его движение могли остановить. «Так вот какие чувства испытывают преступники: волнительные, но пикантные», – думал юноша, погружая ковёр в багажник, оглядываясь назад.

Виктория, как и обещала, вышла сразу же после него, но её было не узнать: вместо белой куртки и розовой шапочки на ней был надет тёмный плащ годов так 30-х, волосы были убраны под воротник, отчего они были похожи на каре, а на голове была черная фетровая шляпа. Она бросила сумку и клетку на задние сидения, пристегнулась и сказала:

– Едем в штаб, советую пристегнуться и молись, чтобы этот тип оказался жив.

Глаза Миши широко распахнулись.

– В смысле молись? Ты хочешь сказать, если он мертв, то вы меня сдадите? Тогда нахрен я тебя спасал?

– Я спасла тебя, ты спас меня – мы квиты. Никто тебя сдавать не собирается, ты слишком много узнал, как и эта марионетка иллюминатов. Он – наш враг. Но с мёртвым дел вести не получится. И я не смогу вернуться домой, как и ты. Дура, зачем я тебя оставила более двух дней? Но всё равно, спасибо, – Виктория грустно улыбнулась. – Хоть я тебя и называю идиотом, но ты не сплоховал. Хорошо, что ты можешь защитись себя, не то что я…

– Так вот твоё слабое место!

– Не обольщайся, Джеймс Бонд. Я могу сломить тебя мозговым штурмом, если захочу, а то, что я не умею драться… я же всё-таки девушка. Мне простительно. Я же говорю, пристегнись!

И Виктория резко нажала на газ, лихо набирая скорость.

Июль 1917. Петроград. Особняк Кшесинской.

– Матросы здесь. Что будем делать? Какие есть предложения?

– Значит так, я пойду к ним, со мной отправляется товарищ Луначарский.

– Постойте–ка, товарищ Свердлов, почему сразу я с вами?

– Потому что остальные товарищи будут на подхвате, если что случится, и потому что я так сказал.

– А кто вы такой, чтобы командовать?

– Всё, прекратили распри, идите уже, иначе кронштадтцы разнесут особняк ко всем чертям.

– И всё же я бы хотел узнать, почему перед этими… матросами должен выступать именно я? Я даже речь не подготовил.

– Потому что вы с товарищем Свердловым – мастера импровизации. А что вы хотели? Здесь никто не готовился, потому что как всегда всё делаем в последний момент!

– Всё, Анатолий Васильевич, пошли, пошли, пошли…

Начало дней самого жаркого месяца в году действительно было полно страстей. А разве могло быть по-другому? Даже Ленин предвидел такой исход событий, поэтому так сомневался по поводу риска, организовывая с помощью Кобы мирную демонстрацию, коя вскоре вылилась в вооруженное, кровопролитное восстание.

Началось всё с того, что в Первом пулемётном полку начали распространяться слухи о том, что Керенский планирует отправить их воевать против немцев на фронт. Солдатов эти новости привели в бешенство, и они, бушуя от негодования, объявили о вооружённом выступлении. Большевистские агитаторы «просили солдат отменить восстание», но полк был непреклонен. Вооружённые солдаты вышли на улицы, а полк отправил своих делегатов на заводы и в Кронштадт.

И началось. Матросами было расстреляно сто двадцать офицеров, были убиты адмиралы Вирен и Бутаков, позже было казнено ещё тридцать шесть командиров. «Грозный» Кронштадт стал новым большевистским штабом. Страшные и жаркие дни… На улицах стрельбища, мёртвые тела, из домов было просто опасно выходить, но многочисленные демонстрации и митинги у Таврического дворца, где располагался Совет, доказывали то, что народ был не равнодушен к судьбе своей страны.

Спустя два дня вооружённые кронштадтцы поплыли брать Петроград. Их предводитель – большевик Раскольников распорядился сначала идти к особняку Кшесинской, где и располагалась вся гвардия.

Недолго думая, кронштадтцы, пройдя по университетской набережной, Биржевому мосту, перешли на Петербургскую сторону и, пройдя через Александровский парк, прибыли к большевистскому штабу в особняке Кшесинской, где обсуждалось, кто пойдёт выступать перед матросами. С нелегким сердцем согласились на такое геройство Луначарский и Свердлов. Пока они на ходу придумывали животрепещущие слова к матросам, остальные большевики обсуждали свои насущные проблемы.

– Где же Коба? – спросил у Зиновьева Каменев, осторожно подглядывая за толпой матросов.

– Откуда я знаю? Он, по сути, и не должен здесь находиться.

– Ах, ну да. Он же у нас миротворец. – Каменев тяжело вздохнул, отворачиваясь от окна. – Наверное, поэтому Ильич ему поручил вести переговоры с Керенским.

– Ты ему завидуешь, что ли? Ты же его лучший друг.

– Григорий, ты до сих пор не понял?

– Нет, Лёва, не понял. Объясни, что я должен понять.

– Все эти дебоши, восстания и демонстрации дорого нам обойдутся, Гриша. Керенский предупреждал нас и теперь, когда всё немного утихнет, он начнёт мстить. У него есть много разных способов, но, скорее всего, он пойдёт по пути арестов якобы немецких шпионов. Единственный, кто не запятнан из нас всех – Коба. Его не арестуют, поэтому Ильич сделал ставку на него.