– Войдите в его положение, Феликс Эдмундович, вам ещё общаться с ним, – вынес вердикт Ленин, словно мягкий, но пожизненный приговор, который заставил Дзержинского принять оттенок меловой стены.

– А вы, Григорий, что молчите, будто в рот воды набрали? – воодушевлённо спросил Свердлов Зиновьева, который, подперев кулаком подбородок, не сводил блестевших глаз с кострища.

– Да вот скажите нам, Яков Михайлович, есть ли смысл сейчас печатать вот эту статью? – произнёс он, указывая на тетрадь Ильича, которая лежала рядом.

– Какую статью? Ну-ка… – Свердлов взял в руки тетрадь, быстренько пробежался по записям взглядом.

– «…Смотрите, элемент Зиновий по периоду таблицы МендеЛенина расположен ниже, чем Троцкиний, потому тот радиоактивен при нагревании или расположении на лунном свете, а Зиновий есть не что иное, как никудышный и ни на что неспособный инертный газ…». Это ваша статья?

– Ой, я забыл перевернуть лист на саму статью, – виновато проговорил Ильич, исправляя ошибку. Зиновьев с горьким унижением посмотрел на него.

– Как… вы… могли… Вы же взрослый человек…

– Я не хотел сконфузить тебя, поэтому не стал тогда зачитывать эту часть, – тщетно пытался оправдаться Ильич. – Я честно не нарочно! Товарищ Свердлов, забудьте, вот здесь читайте.

Свердлов и Дзержинский переглянулись, и Яков продолжил чтение.

– «Мы уверенно движемся к равноправному распределению земель, уменьшению и сокращению рабочего дня, идя по пути непрерывного революционного процесса, дабы справедливо и самое главное паритетно разверстать власть у пролетариата». Эм, кстати говоря, мы же печатаем статьи для народа, верно?

– Совершенно точно подмечено, – согласился Ильич.

– Так вот, простите меня за грубость, но народ у нас малообразованный, и, боюсь, что ничего из написанного они просто не поймут. Понимаете, никто крестьян и рабочих не учил таким словам, как «паритет», «перманентная» и уж тем более, как, скажем, обычной кухарке понять различия между «капитализмом» и «социализмом», если её никто не учил экономике.

– Согласен, не каждая кухарка и чернорабочий способен управлять государством, но я говорил и всегда буду говорить, что каждый гражданин, будь то крестьянин или бедняк должны знать устройство страны, в которой они живут, какая у неё ведётся экономика и политика. Я подчеркну: знать! – Ильич сделал многозначительную паузу. – А понимает он её или нет, это уже дело десятое. Кухарка же знает, что необходимо для её полноценной жизни – доблестно работать, чтобы получать зарплату, заботится о семье, воспитывать детей. Нужно исходить от подобных бытовых примеров, печатать в статьях правду о нынешнем режиме, люди обязаны её знать. Я даже открою вам секрет, хоть он совсем и не тайный: хочешь управлять – будь энтузиастом. Неважно при этом, что ты говоришь, главное – энергетика, которая исходит от тебя, чем ближе наклоняешься к народу, тем лучше, и говорить всегда надо уверенно, даже если ты скажешь несусветную чепуху. Говорить нужно с полной уверенностью и естественностью, тогда тебе не то что народ, но и Керенский поверит.

– На счет Керенского сомневаюсь, он о нас осведомлен куда лучше, чем народ, и наверняка сможет отличить правду ото лжи, – заметил Свердлов, задумавшись.

– А кто его будет спрашивать, верит он нам или нет?! – возразил Дзержинский. Его уже окончательно доконала несчастная ромашка, которой Свердлов постоянно размахивал, и, вырвав цветок из рук товарища, выкинул его подальше от глаз. – Его мнение не приоритетно, он может говорить всё что угодно, но у него никогда не было и не будет того, что есть у нас.

– Но не стоит забывать, что он всё же иллюминат, – печально произнёс Свердлов, провожая взглядом бедную ромашку, пока она не исчезла в густой траве.

– Лишь официально, это звание ему так ничего и не дало, кроме полугодового правления страной. Давайте вернёмся к статье, все забыли о ней, по-видимому. Какой был вопрос, товарищ Зиновьев? – обратился к большевику Дзержинский.

– Простите? – Григорий растерялся и залился румянцем. Он совершенно забыл, о чём спрашивал, увлечённо слушая беседу Свердлова и Ленина, поэтому ничего кроме пожатия плечами он не смог сделать.

– Вопрос стоял так, имеет ли смысл печатать эту статью…

– У вас феноменальная память! – воскликнул Свердлов.

– Дело вовсе не в памяти…

– Да что же мы как невежды какие, не даём Феликсу Эдмундовичу высказать свое мнение. Товарищ Дзержинский, пожалуйста, разъясните нам – своевременно ли рассуждать о наших будущих планах?

– Нет, конечно, – Феликс скрестил руки на груди.
– Какая может быть делёжка и равноправие, если большая часть большевиков заключена в тюрьмы, а другая часть находится в подполье…

– А я вам говорил! – провозгласил Зиновьев.

– …с другой стороны я считаю абсолютно верным мотивировать людей, чтобы у них даже после июльских событий не снизился порыв энтузиазма, и они не теряли веру в перемены и в нас. Главное, жить сегодняшним днём, а что будет потом…

– Вы неуверенны в нашей победе? – Ильич подозрительно взглянул на Дзержинского.

– Уверен, я всего лишь объективно рассуждаю.

– После разговора с Троцким. Что же он вам такого наговорил, отчего вы так задумчивы?