Троцкий был ошеломлён искренней речью Дзержинского, как человек, которого сложно было чем-либо поразить, но он вдруг осознал, что морально подавлен кем-то, в первый раз за долгие годы, или это было сочувствие?

– Я честно признаюсь, мне сложно поставить себя на ваше место… Мне жаль. Правда. Простите, что я начал эту тему и принудил вас к искренности, против вашей воли.

– Ваше непонимание предсказуемо, – как ни в чём не бывало, со своей обыкновенной холодностью и высокомерием проговорил Дзержинский, выхватывая из рук Троцкого конверт, и резко развернулся к выходу. – Ваши извинения – пустое. Надеюсь, я максимально полно ответил на ваш вопрос, как видите, я ничего не скрываю, если меня не спрашивают, то и говорить незачем. А вы спросили, я сказал все, что я думаю на этот счёт.

– Вы имеете право не оказывать мне доверия, но я сделаю всё, чтобы заслужить его! – заявил Троцкий, также придя в себя. – Я этого достоин, а если вы мне не верите – добьюсь любой ценой, и вы больше не посмотрите на меня таким взглядом.

– Любой ценой? – Феликс замер, обернулся, с наивной детскою мольбой глядя на Троцкого. – Вы обещаете, что революция произойдёт любой ценой, товарищ большевик? Обещаете падение дьявольского капиталистического порядка в России? Что больше никого не посадят, и не будет напрасных смертей и казней? Обещаете претворить наивную утопию в реальность?

– Клянусь, – кивнул Лев. – Тем самым я заслужу доверие партии, надеюсь?

– Да... – невнимательно отозвался Феликс, отпирая дверь, внезапно в это мгновение, нежданно ни для кого, в камере поднялся такой сильный ветряной шквал, что даже огрызок карандаша отлетел далеко в угол. – Но если вы проиграете, то даже сам Алиэстр Кроули вас не спасёт. Я позабочусь об этом – взаимно вам клянусь. У вас есть шанс, вы скоро станете частично свободны, нарушите клятву – обретёте свободу абсолютную. Пока Вождь в бегах, а партия ушла в тень, вы станете центром нашей партии, и всё будет зависеть от вас. Я буду наблюдать за вами, но вы не заметите меня, ибо я стану вашей тенью и буду следовать по пятам за вами, либо до вашего триумфа, либо до смертельного апофеоза. Я не прощаюсь, тень исчезает лишь при свете солнца, который вам дарит ваша цитадель одиночества…

…Толпа.

Постскриптум: Из дневника В.А. Антонова-Овсеенко. Запись от 29 авг. 17 г.

«…Ещё ранним утром перед досмотром, уже давно проснувшись, решил от скуки я разложить шуточный пасьянс, которому меня научил товарищ Раскольников. А чем ещё заняться, дата амнистии на то момент времени была неизвестна, а шататься по камере не выход, к тому же морально утомительно. Так вот, разложил я карты, только хотел перекрыть пикового туза крестовым валетом, не пойми откуда появился ветреный порыв, чистый ураган – смёл и развеял все карты по сторонам в один хаос. Не поймёшь где чёрные, где красные – в таком шквале даже заслезились глаза. Удивительное происшествие, право, дело в том, что окошко узкое и такой ураган просто физически не мог пролететь через него. Так что в такой ситуации самое вероятное? Стучу в дверь, пока не услышал глухой голос полицая.

«Что надо?» – спрашивает, я ему и отвечаю «Что это тут у вас сквозняки такие, гражданин полицейский. Уж ли таким сложным образом убить от воспаления лёгких нас хотите? Удивляется, говорит, якобы «нет никаких тут у нас сквозняков».

«Что ж по-вашему это такое происходит?» – интересуюсь я.

Ответил что-то невнятное, из-за ветра так и не расслышал. Позже я узнал, что не у меня одного в это самое время ветерок погулял – во всех камерах в “Крестах” такое было. А ещё говорят не сквозняк, считают, что я совсем дурак и поверю во всякий фантастический и сверхъестественный бред? Совершенно не уважают своих подопечных, волю дай – расстреляют на месте.

Мрази…»

====== Глава 24. Последний день в Разливе ======

По длинному коридору Кремля поспешно шагал заместитель партийного министра по внешней политике Виталий Ухов. Обычно, когда он выступал на пресс-конференции или просто присутствовал на очередном “совершенно серьёзном заседании” Государственной Думы, на нём был стандартный и солидный серый костюм с галстуком, теперь же на нём был тёмный длинный блейзер моды восемнадцатого века с одним рядом бронзовых пуговиц в виде вертикальных крестов. Ухов прекрасно понимал, к кому направляется, а для того внешний вид должен полностью соответствовать нужному стилю, к тому же внутри Кремля большинство руководителей ходили во френчах или плащах, естественно только в те дни, когда не проводились экскурсии, а в последнее время их проводилось всё меньше и меньше. Он постучался в двери кабинета, который располагался в Западном Крыле, и, не дожидаясь ответа, открыл её. Хозяин кабинета фамильярно сидел на столе, спиной к вошедшему и лицом к окну, которое в данный момент играло роль гигантского экрана телемоста.

– …Внешнеполитическую программу обсудим через час, внутренняя не входит в мой сегодняшний распорядок, двадцать первого числа там у вас конгресс, вот тогда и проведём общегосударственное собрание, если вам так неймётся. Счастливо оставаться! – бросил лицу иллюминат, нажав кнопку на ручке кресла – сработал механизм, и экран вновь превратился в окно. Джек повернулся к двери. – Ба, какие люди! Господин Ухов, я вас недавно вспоминал, представьте себе! Ну, как у вас успехи?

– Задержали! – задыхаясь, проговорил Ухов, положив перед иллюминатом папку. – Поймали мы его сегодня утром!

– Пожалуйста, конкретнее, – невнимательно отозвался Сальвиати, переведя взгляд с подчинённого на папку.

– Орловьего сыночка.

Иллюминат перелистнул одну страничку папки, вглядываясь в имя.

– Орловьего? Ах, архивариуса социал-демократов, январь. Могу вас только поздравить. Вы собственными заслугами сохранили покой отечеству, покой ордена и свой покой.

– Вы мне до сих пор угрожаете? – побледнел Ухов пуще прежнего. Сальвиати ловко соскочил со стола, обходя подчинённого, и, словно с угрозой, наклонился к нему.