Убедившись, что её обидчик скрылся внутри, Лия дрожащим голосом пискнула Теодору:

— Пока, — и поспешила к себе в комнату, чтобы вдоволь нарыдаться.

А Дэн закрылся в мастерской, сжимая в левой руке маленький бархатный мешочек и, как за спасительную соломинку схватился за карандаш. С лихорадочно блестящими глазами он принялся рисовать Кору — отчаянно и страстно, сминая и раздраженно отбрасывая в сторону листок за листком. Её образ, раньше так легко вызываемый в памяти, упорно расплывался и терял очертания. Сквозь окутывающую его зыбкую дымку художник видел совсем другое лицо в обрамлении длинных рыжих волос и невольно переносил своё видение на белые листы. Результат его всё больше злил, и он в бешенстве принялся разрывать бумагу с набросками в мелкие клочки. Будто это она, словно волшебное зеркало, искажала светлый лик его Коры, превращая в ненавистное лицо этой рыжей ведьмы.

Как он мог так забыться? В какой момент потерял связь с реальностью? Глупо спорить — ему действительно было с ней хорошо. Впервые за столько лет Дэн позволил себе беззаботный флирт с женщиной и сейчас задыхался от внезапно накатившего на него чувства вины. Мучился, как от тяжелого похмелья, очнувшись наутро после долгой пьянки.

Он приговорил себя давно. Сам. Жестоко и беспощадно. Хотя суд тогда и оправдал его: экспертиза показала, что доза алкоголя в крови была в переделах допустимого. Но с той самой минуты, как ему сообщили, что возлюбленная погибла, обезумевший от горя Дэн решил, что не имеет морального права оставаться на этом свете, и уж тем более устраивать свою личную жизнь, раз безответственно отнял её у юной красивой девушки, которая полностью доверилась ему.

Они любили друг друга неистово и безудержно, вопреки воле её родителей, которые считали начинающего художника не слишком подходящей партией для привыкшей к роскоши дочери. Очаровательная Кора обожала верховую езду и дорогие украшения…

Дэн снова принялся за спасительный коньяк, но ни первый, ни второй бокал не помог воссоздать в памяти чёткий образ любимой.

— Прости меня, прости… — вновь и вновь повторял он, доставая из тайника резную шкатулку. — Нет уж, Макс, их ты точно никогда не получишь, — криво ухмыльнулся он, когда алкоголь уже привычно начал туманить ему сознание. — Я не позволю отобрать у меня еще и это.

Художник трепетно перебирал пальцами фотографии и письма, которые вынул из шкатулки.

Вечно летающей в облаках Коре в век интернета, электронных почтовых ящиков и смс, казалось невероятно романтичным писать бумажные письма на рифлёной гербовой бумаге. Её «Ромео» улыбался и с удовольствием потакал ей в этом. Девушка неизменно восхищалась и радовалась, как ребенок, находя его ответы, написанные изумительно красивым каллиграфическим почерком, в дупле старого вяза в парке особняка её отца. Дэну навсегда врезалось в память, как восторженно заблестели глаза любимой, когда он предложил ей побег. Если бы он знал тогда, чем всё это закончится…

От рвущих душу воспоминаний ему вновь стало душно. Художник судорожно дернул за ручку, открывая окно, и в мастерскую радостно ворвался промозглый осенний ветер. Сквозняк тут же распахнул дверь, пронёсся вихрем, разбросав все бумаги и растрепав черные, как смоль, волосы Дэна. А одну фотографию стремительным потоком воздуха выдуло в коридор. Она плавно спланировала вниз и улеглась на паркете у витой ножки изящного столика. Уже изрядно пьяный Ривенхарт, раздраженно заперся на ключ и принялся ликвидировать последствия налетевшего «урагана», торопливо пряча сокровища обратно в шкатулку, пока не вернулся управляющий и не спалил его за этим занятием. Поглощенный сокрытием улик, пропажи ценного фото он так и не заметил.

Полина, расстроенная серьезной размолвкой с дядей, а еще больше — невозможностью повидаться с Роджером, утешала себя чтением захватывающего любовного романа с кипящими, как раскаленная лава, страстями, и пила какао с зефирками. Когда благородный пират красавец и сердцеед Фернандо Альварес с голым мускулистым торсом прижал к себе трепещущую юную Кончиту, зефирки неожиданно кончились. Без них погружаться с пучину страсти было не так сладко. Девушка отложила книгу и с сожалением взглянула на пустую тарелку.

— Ну вот, а у Патрика на кухне их целый пакет, — вздохнула она. — Надо было сразу весь утащить. Потом отнесла бы, что осталось.

Поскольку салфетка, которую Полли использовала вместо закладки, торчала только посередине книги, а лихо закрученный сюжет романа стремительно развивался, заставляя впечатлительную читательницу нервничать и кусать зефирки чаще, то шансов на то, что пришлось бы что-то нести назад, было не так много.

Лишать себя удовольствия не хотелось. Выглянув из своей комнаты и осмотревшись по сторонам, девушка, включив фонарик мобильника и стараясь ступать как можно тише, отправилась на охоту. Вылазка в ночи на кухню напомнила Полине любимый эпизод. Она представляла себя отважной героиней, которая, переодевшись в мужское платье, тайно проникает на пиратский корабль. Роль мужского платья успешно исполняла пижама в крупный разноцветный горох.

Когда Полли приблизилась к комнате подружки, гулкую тишину уснувшего особняка нарушили жалобные всхлипывания. Девушка приложила ухо к двери и прислушалась. Так и есть! Хлюпали носом именно там.

Полина постучала и, не дожидаясь ответа, просочилась внутрь.

— Сейчас же говори, что случилось? — потребовала она, усаживаясь рядом и обнимая горько рыдающую подружку.

— Он сказа-а-ал… — уткнувшись Полли в плечо, с подвываниями протянула Лия.

— Кто «он»? И что он сказал? — любопытная девушка засунула непослушные кудряшки за ухо, видимо, чтобы лучше слышать.