— Вот и превосходно. Сразу, как добьёмся дозволения консула на твоё посещение Галаты, мы тебя уведомим.

Возвратившись домой, Дорифор был рассеян и ходил по комнатам, вовсе не замечая людей и предметов. На вопрос жены, что произошло, отвечал расплывчато, общими фразами: дескать, ничего, предстоит новая работа, надо всё обдумать как следует.

— Где работа? — приставала Анфиса. — В храме?

— Да, по-новому написать иконы...

— Здесь, в Константинополе?

— Нет, поблизости...

— В Халкидоне? Хризополе?

— Нет, в Галате...

— Как, опять в Галате? — вздрогнула жена.

— Да, по просьбе самого Патриарха. Обещал уговорить консула... Я не мог ему отказать.

Ясные глаза дочки Иоанна сразу потемнели. Задыхаясь, супруга произнесла:

— Ну, конечно... Всё ещё надеешься...

— Я? На что?

— Ты прекрасно знаешь.

Феофана даже передёрнуло:

— Прекрати, пожалуйста. Столько лет прошло! Никаких чувств больше не осталось.

— Может быть, ко мне — не осталось... Впрочем, ты меня никогда по-настоящему не любил. Лишь о ней думал...

— Прекрати! Или мы поссоримся.

Раскрасневшаяся, дрожащая, женщина упала перед ним на колени и, сложив молитвенно руки, страстно проговорила:

— Фанчик! Заклинаю! Не ходи туда! Не ломай нашу с Гликой жизнь! — И припала к его ноге, стала обливаться слезами.

— Дура! — вне себя от ярости закричал художник. — Дура стоеросовая, слышишь, замолчи! — отнял ногу, оттолкнул толстуху.

Та стояла на четвереньках и плакала.

Софиан смягчился и помог ей подняться. Мягко прошептал:

— Будет, будет. Извини, вспылил. Но и ты тоже хороша — вздумала меня ревновать к собственным фантазиям.

А его благоверная, продолжая вздыхать, повторяла, как заведённая:

— Не ходи туда... Обещай, что не пойдёшь, обещай, любимый...

Он заверил:

— Обещаю, что пойду, но не сделаю ничего такого, от чего мы с тобой расстанемся.

— Правда?

— Правда.

В комнату вбежала Гликерья, посмотрела на родителей удивлённо:

— Почему вы плачете?

Феофан протянул ей руку, обнял девочку и поцеловал в тёмные кудряшки:

— Солнышко моё. Это наши взрослые дела. Пусть они тебя, детка, не тревожат.

— Но у нас не стряслось никакой беды?

— Никакой, поверь. Можешь с мамой не сомневаться.

Дорифор закончил росписи Евангелия к сроку, и Василий Данилович, принимая работу, выражал бурные восторги. А потом заметил:

— На Афоне в Русском монастыре видел я Победоносца, писанного тобою. Чудо, а не фреска. Я стоял пред ней, аки поражённый ударом грома. И жалел, что в Новгороде нашем не сыскать подобных тебе талантов.

Сын Николы ответил:

— Присылай-ка сюда из ваших, новгородских, паренька посмышлёней. Мы его обучим.

— Может, и пришлю.

Вскоре появился православный монах из Галаты — передал письмо от епископа. Тот приветствовал живописца и сообщал, что вопрос улажен, консул дал приказ не препятствовать появлению богомаза в генуэзской фактории, более того, он хочет предложить ему снова разместить деньги в банке «Гаттилузи и сыновья». У художника сузились глаза: «Ишь, какой заботливый! Видимо, дела неважнец, если так печётся о новых клиентах. Ну да мне с венецианцами как-то спокойнее». А с поездкой на подведомственную дону Франческо территорию торопиться не стал, всё откладывал со дня на день, вроде ждал чего-то. Наконец, отправился.

У Галатского епископа переговорили о грядущей работе, вместе осмотрели церковь Входа в Иерусалим, поделились мыслями, как её расписывать заново. Софиан остался доволен — и свободой выбора в воплощении образов, цветовых решений, и размером оплаты. Обещал представить эскизы две недели спустя. Чтобы приступить к исполнению где-то в сентябре.

Вышел прогуляться по улочкам города, хорошо знакомым, некогда любимым; кое-где поменялись вывески на лавках, кое-где появилась новая брусчатка, выросли деревья в садах; в целом же Галата оставалась по-прежнему деловитой, гомонящей, яркой по-итальянски. И особенно это было видно на Торговой площади, возле католического собора, выстроенного в готическом стиле. Круглый витраж над входом в виде большого цветка бликовал на солнце. Колокол гудел басовито. «Синьорина Барди ходит на мессу каждый день», — вспомнил Дорифор давние слова Цецы. Врал ли уголовник? Вдруг она сейчас выйдет из собора? Как себя вести? Что ей отвечать? Впрочем, время не для обедни, и бояться нечего.

Обогнув площадь по дуге, сторонясь прилавков, он свернул в боковую улочку и направился к православной церкви Богоявления — той, которую расписывал Филька. Внутрь заглянул, постоял в полутьме и довольно явной прохладе, ощущаемой всегда в храме после солнцепёка, осмотрел работы напарника. Сделаны они были сильно, крепко, основательно. Можно сказать — мастеровито. Не хватало только нерва феофановской кисти. Вроде не придерёшься, а чего-то нет. Той едва заметной капельки безумия, отличающей гениальное творение от обычного даровитого. Без особого трепета души. Искры Божьей.