Она и теперь вовсе еще не была уверена, что ее мудрости достаточно, чтобы простить своему отцу жестокость, простить боль, которую ей пришлось вынести по его вине. Прощение — это труд, требующих невероятных усилий. Требующий изменить что-то в себе, а иной раз — изменить очень многое. Пока Лея еще не чувствовала твердой готовности к этой натужной работе над собой. Сделав первый шаг, она робела сделать и второй, потому что вовсе не была уверена, что сумеет достигнуть конечной цели. В ее мозгу искрами метались воспоминания о годах войны, в которых Дарту Вейдеру по-прежнему принадлежала лишь роль убийцы, живого воплощения страха.

Да, боль толкнула ее на мольбу; и в этот момент горького откровения вихрь чувств пробудил в ней что-то новое — что-то, что, возможно, было осознанием собственной неправоты. Ведь разве может ненависть таить в себе правду? Справедливость — может быть, однако справедливость и правда — не всегда одно и то же. Но тогда она все-таки просила не столько за себя, сколько за Бена — а значит, ее слова еще никак не могли означать полноценного согласия с прошлым.

Ее пальцы, однако, крепче сжали рукоять, интуитивно ища кнопку активации.

Наконец, ей удалось выпустить на свободу сверкающий светло-синий луч. Лея осторожно взмахнула вправо и влево.

Глядя на нее, робко совершающей первые шаги по великой стезе, Люк довольно улыбался. Он вспоминал себя самого, впервые взявшего световой меч из рук Бена Кеноби, и эти воспоминания внушали ему уверенность в себе и в Лее. Ведь если сумел он, убеждал себя Скайуокер, то и она должна суметь.

***

Первые их уроки прошли изумительно легко. Лея уверенно вспоминала то, чему Люк успел обучить ее в молодости, и легко впитывала новые знания. Ее успехи особо радовали брата еще и потому, что говорили об искренней готовности учиться, притупляя в нем еще сохранившиеся опасения, что для Леи этот шаг являлся лишь вынужденной мерой, чтобы просто заполнить зияющую рану в душе.

Но постепенно он все больше уверялся, что ошибается — и как радовалась его душа этой ошибке! Во всех действиях его сестры прослеживалась некая цель, быть может, не совсем понятная даже самой Лее, однако именно она внушала каждому ее движению особую настойчивость, становящуюся с каждым новым уроком только заметнее.

Прежде Люк обучался сам — и, как мог, обучал сестру, — при помощи старинных джедайских голокронов, однако теперь утратил большинство сокровищниц знаний, найденных среди остатков древних храмов. Почти все они находились в явинской академии в роковую ночь, и Скайуокер сам не знал, что было для него предпочтительнее — чтобы эти голокроны погибли в пожарище храма, или чтобы они оказались в руках врагов.

Боевая медитация по-прежнему была основной способностью Леи, дарованной ей по воле Силы и, надо сказать, широко используемой, иной раз бессознательно. Совокупность приемов, позволяющих видеть картину боя глазами каждого из сражающихся, проецируя на себя их восприятие и одновременно внушая им дополнительные силы, поднимая боевой дух. Не потому ли, гадал Люк с улыбкой, его сестра снискала такую огромную любовь своих военных товарищей?

Обыкновенная медитация, основополагающие техники самоконтроля давались Лее гораздо хуже — и не трудно понять, почему. То и дело срываясь на тревожные мысли о сыне, Органа далеко не всегда могла достигнуть необходимой концентрации.

Когда она пыталась освободить сознание, соединив его с вселенским потоком, Люк отчетливо слышал ее мысли, и почти все они так или иначе касались Бена: «Где же он?.. Сила, помоги мне его увидеть! Может быть, в этот самый момент его истязают?..»

— Послушай, — говорил магистр сестре, — мысленно ты слишком привязана к Бену, и тем самым мешаешь сама себе увидеть вселенский поток целиком. Если хочешь, чтобы Сила открыла тебе свои тайны, ты должна сама открыться ей. Освободи свой разум ото всякого смятения.

Лея, закусив губу, расстроенная и побледневшая, кивала в знак согласия.

Но ей по-прежнему лишь в редких случаях удавалось превозмочь беспокойство в сердце и отрешиться — или хотя бы убедить саму себя, что она отрешилась, — от всего насущного и суетного.

Сказать по правде, судьба племянника мучила неизвестностью и самого магистра, часто убивая в нем необходимый настрой. Однако долг учителя требовал от него быть непреклонным.

Однажды Лея спросила:

— Если мы с тобой не способны уловить присутствие Бена, то, возможно, Рей может его почувствовать?

Органа помнила слова брата о некой мысленной связи, каким-то образом соединившей сознание ее сына с сознанием этой удивительной девочки с Джакку. Эта связь была не тем же самым, что естественное единение разумов матери и дитя, которое существовало между Беном и нею самой — то самое ощущение общности, которое Лея впервые испытала, когда во время беременности, практикуя медитацию, распознала сознание растущего в ней маленького человека, отличное от ее собственного сознания; и которое, как ей теперь думалось, не исчезало даже в те полные тишины и боли годы, когда ее сын пропал и не подавал о себе вестей.