Диггону не оставалось ничего другого, кроме как примирительно вскинуть вверх руки, давая понять, что он вовсе не желает конфликта.

— Однако, следуя по пути Дарта Вейдера, не боитесь ли вы повторить его ошибки? — спросил он, снова глотнув кафа.

Бен не ответил, лишь опустил взгляд, чтобы допросчик не увидел на его лице отпечаток внутренней борьбы.

И снова Диггон призадумался. Фанатизм — это, конечно, опасная штука, однако он способен, как ничто другое, вдохновлять на героические поступки, и это свойство пленника нельзя не учесть. «А генерал Органа оказалась права, — с оттенком досады подумал разведчик. — Наверняка с этим парнем придется повозиться, если канцлер пожелает выбить из него необходимые сведения».

***

Покойная канцлер Мон Мотма, среди прочих свойств своей прекрасной натуры, имела одно — она крайне редко ошибалась в людях. По ее убеждению, сенатор Викрамм, ставший ныне Верховным канцлером, заслуживал доверия, несмотря на некоторые свои недостатки. Он часто бывал медлителен и недогадлив, кроме того, излишне мелочен и честолюбив, даже в самом начале своей политической карьеры. Все эти недостатки Мотма, вопреки расхожему мнению, отлично видела. Но видела она и его достоинства — честность, непоколебимость собственных убеждений и искреннюю любовь к демократии. И достоинства, на ее взгляд, все-таки перевешивали. Поэтому в свое время она нашла возможным приблизить к себе молодого лорда Лайама — к слову, юношу из благородной, безупречной с точки зрения Республики семьи — и всячески способствовать его продвижению.

В целом, бывший представитель сектора Бормеа, был неплохим человеком. К партии центристов он примкнул исключительно из практических соображений. Викрамм полагал, что государственные ресурсы, включая кредиты Банковского клана, будут расходоваться куда эффективнее, если сосредоточить основную их часть в одних руках, а не разбазаривать по отдельным регионам. По этой же причине он изначально был против идеи регулярного переноса столицы — это, считал он, всего лишь пустая попытка потешить самолюбие провинций, которая будет опять-таки стоить каждый раз немалых средств. Однако когда часть представителей партии центристов заявили о выходе своих звездных систем из состава Республики — то есть, приняли открытое, безвозвратное решение примкнуть к сторонникам Первого Ордена — сенатор Викрамм категорически осудил такие радикальные меры.

Викрамм не желал войны. Единственно поэтому он когда-то голосовал за принятие закона об открытой торговле с планетами, принадлежащими Первому Ордену, который всеми силами лоббировал Ро-Киинтор. Страх перед угрозой «новой Империи», испытываемый некоторыми его коллегами, сам Лайам называл анахронизмом, или попросту «мракобесием». Досадным пережитком прошлого, от которого следует поскорее избавиться. Он всегда высказывался против увеличения финансирования звездного флота Республики, полагая, скорее всего, что варварские времена гражданской войны давно миновали. Ныне же двум государствам, естественно разделившим галактику между собой, следует выстраивать иные, мирные отношения, которые пойдут на пользу и тем, и другим. А как же иначе? Ведь обе стороны хлебнули немало горя во время военных действий, так что сами высшие силы велели им отныне существовать сообща.

Он никогда не скрывал, что не приветствует идею создания незаконного военного формирования, которым, по сути, являлось Сопротивление. Тем более, если эта организация существует за счет бюджета Республики. Он недолюбливал Лею Органу еще с той поры, когда она лично появлялась в сенате, осуждая ее слишком косную, бескомпромиссную натуру. С появлением Сопротивления их отношения ожидаемо ухудшились, и не выродились в открытую вражду разве что потому, что Лея отныне почти перестала видеть Викрамма, равно как и других представителей оппозиции.

Откровенно говоря, он был таким же пацифистом, как и покойный Ланевер Виллечам, однако не столь мягкого внутреннего склада. Время же и вовсе заставило его переступить через свои убеждения. Судьба горько посмеялась над Лайамом, поставив его во главе государства в такое неспокойное время. Положив именно ему, а не кому бы то ни было другому, возглавить войну с Первым Орденом. Возвысив его не просто так, а ценой тысяч смертей, и в первую очередь Виллечама — именно смерть прежнего канцлера, как ни крути, пришлась Викрамму на руку.

Для таких людей, как Лайам Викрамм, подлый удар, нанесенный «Старкиллером» по системе Хосниан, стал особенно сильным потрясением, заставившим их, так или иначе, пересмотреть собственные принципы. Им пришлось раз и навсегда признать свою ошибку, согласиться с тем, что Первый Орден — это агрессор, который не потерпит конкуренции со стороны иных правительств.

Во всем этом ясно чувствовалась рука злого рока. Тем более что за трагедией в системе Хосниан последовала череда других, менее значимых, но все же ощутимых бед, главная среди которых — это осада Набу, ныне грозившая Республике не только новыми потерями человеческих жизней (именно человеческих, ибо, по справедливости, канцлера, да и все правительство, интересовали только набуанцы, до аборигенов-гунганов никому не было дела), но и экономическим кризисом. И все это свалилось на плечи Лайама в одночасье, не позволяя даже перевести дух.

Впрочем, Викрамм и не думал отказаться от власти, и врожденное честолюбие стало только одной из причин. Другая, быть может, более важная — это личная обида за утраченную веру в возможность мирного сосуществования с имперцами. Эта обида происходила от болезненной гордости, которая в данном случае была покороблена. Ведь признать, что ты был неправ, пусть даже только перед самим собой, иным представляется суровым испытанием.

После случившегося Викрамм поневоле вынужден был искать союза с Сопротивлением. Но союза вовсе не на равных условиях — о каких равных условиях может идти речь, когда Сопротивление столько лет пусть и неофициально, но все же сосет деньги из правительства Республики? Стало быть, сейчас разговор может идти только о возврате долга, об исполнении прямых обязанностей, и никак иначе.