Не отвлекаясь от своего судорожного занятия, Бен старается восстановить дыхание и горько хохочет, так что видя неестественную обстоятельность его то и дело повторяющихся действий и слыша этот приглушенный, жалобный смех, любой решил бы, что пленник совершенно спятил.

И вновь на его устах тот же вопрос: «Почему?»

Почему он должен страдать? Зачем нужен такой варварский урок?

Но ответом по-прежнему служит лишь тишина.

Он держится еще несколько дней. Подходит к концу пятая неделя его заточения, когда Кайло немеющими губами и странно чужим, осипшим голосом произносит требуемое Диггоном извинение, а в душе клянется, что настанет день — и он собственноручно прикончит этого человека. Майор, кажется, угадывает его мысли и усмехается.

На сей раз у пленника в распоряжении чуть больше суток, чтобы прийти в себя. Это время свободы от боли честно куплено ценой унижения, его нельзя растрачивать впустую. Однако Кайло, не способный больше ни на что, просто лежит, позволяя мускулам расслабиться, и беззвучно рыдает, проклиная себя — на сей раз, только себя одного.

Вместе с противоядием ему дают сильное обезболивающее, от которого Кайло немного пьянеет. У него отчаянно кружится голова, и в ушах стоит шум. Перед глазами плывут огромные черные пятна.

В таком состоянии он не сразу замечает касание сильных, уверенных и теплых рук. Кто-то незнакомый, и в то же время кажущийся близким держит его, приговаривая слова успокоения, а сам Кайло, опасаясь поверить тому, что происходит, убеждает сам себя, что это всего лишь очередной морок, обман воспаленного сознания.

— Кто ты? — спрашивает он, почти не слыша собственного голоса.

Но ответ доходит до него на удивление четко:

— Я — такой же узник, как и ты.

— Не знал, что они тут держат еще кого-то, — слабо бормочет Кайло, утыкаясь лбом в стену и захлопывая веки.

Постепенно до него доходит, что здесь просто не может быть никого. А впрочем… так ли важно, где реальность, а где бредовые фантазии? Главное, что он впервые за много дней не чувствует себя в одиночестве, брошенным всеми, обреченным. Он так невероятно рад, что даже моральная боль от поражения, пришедшая на смену физической боли, внезапно ослабевает, и слабость, съедавшая его с нарастающим упорством все последние дни, теперь кажется почти незаметной.

Кайло медленно сползает по стене вниз и окончательно забывается то ли сном, то ли беспамятством. Его измученное тело старается не упустить даже малейшей возможности отдохнуть.

Он не слышит, как над самым его ухом проносится легкий шепот: «Спи. Этой ночью ни боль, ни чужие воспоминания тебе не помешают». Кто-то или что-то как будто накрывает его невидимым одеялом, согревая и позволяя окончательно расслабиться.

Когда пленник обретает способность мыслить, Диггон снова приходит к нему для разговора, рассыпаясь в убеждениях не упрямиться больше. «Давайте начистоту. Долго вы все равно не протянете, — настаивает разведчик. — Вы уже близки к тому, чтобы сдаться, так почему бы не прекратить все разом и немедленно? К чему вам лишние страдания?»

Но Кайло, проглотив обиду, лишь смотрит в пол и с отрешенным видом качает головой. Снова кричать, оскорблять палача, геройствовать попусту ему не позволяет память о своем позорном надломе. Да и сил спорить уже нет.

Он закрывает лицо руками со страшно обострившимися костяшками пальцев, и снова молится — горячо и долго.

… Его ведут на ставшую уже обыденной процедуру. К этому сроку Кайло успел запомнить последовательность действий буквально назубок: конвой притащит его в ту самую «операционную», где будет дожидаться толпа врачей и Диггон — как всегда, воплощение твердости и спокойствия. Майор в очередной раз осведомится, не надумал ли пленник сотрудничать. Хотя они оба знают заранее, каким будет ответ, разведчик вынужден раз от разу повторять свой вопрос, как обязательный ритуал. Послушав, что скажет Рен, Диггон показательно насупится и горестно ответствует: «Очень жаль, очень жаль…» Ведь магистр сугубо с личностной точки зрения нравится ему, и все, что здесь творится, вызывает у него, Диггона, только отвращение. Однако долг есть долг.

Кайло выслушает увещевания молча и без эмоций, другого не остается. А затем его вновь ожидают стол, плотные ремни, яркий свет над головой — ничего из этого не меняется. И в качестве кульминации — новый поцелуй ядовитого червя, который каждый раз крадет у него частицу жизни.

Кайло настолько хорошо знает, что будет дальше, что практически не интересуется происходящим. Он не смотрит вокруг, его понурый и мутный взгляд устремлен строго себе под ноги. От слабости его штормит. Колени ноют, ноги почти не слушаются. А мысли о новом общении с личинкой таозина заставляют желудок едва не выворачиваться.

Поэтому заключенный не сразу замечает необычную форму сопровождающих его солдат. Но когда он все же обращает на нее внимание, то оживляется и удивляется настолько, насколько еще способен. Вид белоснежной брони и шлемов с традиционным мандалорским Т-образным забралом вызывает у него странные ассоциации. Кто это такие? Солдаты Республики, а тем более разведки не могли так вырядиться. Зачем это им? Ведь так они скорее напоминают штурмовиков. На ум приходят было наемники, пытавшиеся недавно ликвидировать генерала Органу, однако пленник тотчас отбрасывает эту мысль — нет, не то, не то… Эти доспехи… они похожи на доспехи воинов Мандалора не более чем броня и шлем брата Мейлила. Кажется, раньше ему, Кайло, случалось видеть эту блестящую белую сталь с широкими синими наплечниками и синей полосой, пересекающей шлем от переносицы к основанию черепа. Но когда и у кого — этого юноша припомнить не может.