Шрифт:
Выражение ожидания застыло на лицах, но продолжать я не собиралась.
— Ты ранена? — наконец, спросил Серега.
— А? — искренне удивилась я.
— Тут на камнях кровь, — он показал рукой место у меня за спиной.
— Какая кровь? — возразил Стас. — Тут что-то белое, блестящее…
О, черт!!! Я захлебнулась воздухом, вспомнив слова Капитана-Командора о нашей крови: «Она только кажется красной при дневном свете».
— Это из-за фонаря такой глюк, — усомнился практичный Эдик. — В этом германовском свете всё какое попало.
Точно, фонарь ненормальный — даже не ослепил меня, хотя светил прямо в лицо. Очевидно, именно такой свет и нужен, чтобы увидеть отличие крови Перворожденных от человеческой.
Спорить с Эдиком никто не стал. Никто не кинулся отбирать образцы и исследовать их с лупой. Наверное, они даже не запомнят эту случайную странность. Неправильное и загадочное — дело Германа, и к этому все давно привыкли.
Серега, будто уловив, что мне хочется оказаться подальше, присел рядом, взял меня за руку и очень серьезно посмотрел на плечо.
— Ты ранена? — повторил он.
— Нет, — пришлось ответить. — Это Сасик случайно поцарапал, когда я плыла к порталу. Ничего страшного.
— Понятно, — недоверчиво отозвался Серега.
Поверх его густой белобрысой шевелюры меня сверлили синие, как у Дарха, глаза Юрки, и от этого мне было еще сильнее не по себе.
— Где Герман? — спросил Игорь, расценивший Серегин тон по-своему и решивший, что мне срочно нужна помощь, хотя я пытаюсь это скрыть.
— Не здесь, — ответил Серега.
— А где? — удивился Эдик. — Все ваши на Острове. И Эля. Куда он один мог пойти?
— Да какая тебе разница? — огрызнулся бортврач «Тайны», пряча глаза за белесыми ресницами.
Но тут встревожился Юрка, всегда почему-то считавший, что его исключительно сильный и гениальный близнец нуждается в покровительстве:
— Где? — требовательно обратился он к Сереге, и тот, замявшись, отпустил мою руку.
Субординация сделала свое дело — не ответить на вопрос капитана, пусть даже чужого, он не мог. Он и ответил, метнув в Юрку взгляд гораздо более информативный, чем произнесенное при этом слово:
— Там.
Молниеносный мыслительный процесс, отразившийся на Юркином лице и закончившийся потрясенной миной, оказался понятен всем присутствующим, кроме меня, даже Але, которая разочарованно ахнула, и этим переключила на себя общее внимание. Глаза уставившихся на нее парней стали испуганными, словно они совсем не хотели, чтобы она поняла то же, что и они. Она в ответ на их реакцию с досадой закусила губу и отвернулась.
Этот минутный спектакль с максимальной концентрацией секретов на одном квадратном метре захватил меня целиком. Серега глянул быстро и виновато — он очень опасался, что и я пойму.
Аля, не желавшая разоблачения, мудро молчала, предоставив парням самим искать повод ее аха. Но их тайна, по всей видимости, была скандальной, поэтому они молчали тоже. Сейчас самое то для всех — сделать вид, что ничего не было, а тем, кому что-то непонятно, придумать удовлетворительное объяснение и успокоиться.
Встав на ноги, я попятилась в сторону леса:
— Ну, вроде, пока…
— Куда с такими волосами?! — опомнилась Аля, со странной брезгливостью оттолкнула Юркину руку и бросилась за мной.
До самой чащи леса мы чувствовали на своих спинах луч фонаря и взгляды пяти пар глаз, а самый тяжелый — Юркин.
II
Я думала, что мои волосы для Али — лишь предлог, чтобы оставить Юрину компанию. Однако она, не слушая протестов, повела меня в сторону девичьей деревни, безапелляционно сообщив:
— Ну, правда, жуткий причесон. Ты ведь не сегодня-завтра в мирки подашься, даже в зеркало не посмотришь? Я приведу тебя в порядок.
Да, волосы… Подумав о них, я поняла, почему не могу отделаться от ощущения антигравитации. Оказывается, коса была очень тяжелой, и эта тяжесть за многие годы стала привычной. Теперь легкость в голове вызвала состояние, близкое к эйфории, и мне было трудно побороть смех. Аля, шедшая чуть впереди меня, тоже вздрагивала от придушенного смеха и в конце концов не выдержала:
— Нет, ты видела его лицо?
— Угу, — еле сообразив, что речь идет о Юре, откликнулась я. — А ты?
— Я — не видела, поэтому и спрашиваю. Судя по молчанию, он был в ауте.
— В абсолютном. Но что случилось-то? Что за тайны, можешь сказать?
— Не могу. Поверь, очень хочу, но не могу. Запрещено.
Уж очень много изменилось за время моего отсутствия, однако перемена Алиного отношения ко мне — самая масштабная. Раньше ее словно оскорблял сам факт моего существования, и она едва ли десять слов сказала за почти три года знакомства, а сейчас она явно была ко мне расположена, и я очень отчетливо ощущала ее поразительное обаяние — направленное очарование красавицы, за которое многое можно отдать. С чего бы это?