Фрэн закусила губу и похлопала мать по щекам. И наконец веки миссис Грегг дрогнули, карие глаза открылись.

– Ты… - хрипло сказала она.

Женщина выпрямилась, вцепившись в спинку стула, безжизненно глядя на дочь. Она была бледной и казалась какой-то сломленной – окончательно сломленной.

– Ты сделала ведьмой и меня, - прошептала миссис Грегг. – Напрасно я не послушала зова сердца: не приближаться к ворожее, не говорить с нею и не касаться ее… Будь проклят тот день, когда я…

– Мама, я тут ни при чем, - мягко сказала Фрэн, хотя была вовсе не уверена в этом и очень испугана. – Просто кто-то “там” решил поговорить через тебя с этим миром…

– Там – это где? – истерически выкрикнула женщина, вскакивая на ноги; Гэри проснулся и захныкал, но на него никто не обращал внимания. – Души спят под землей, ожидая трубного гласа, который пробудит их к Страшному суду! Это мог быть только дьявол!..

Фрэн пожала плечами.

Что с такой сделаешь?..

– Ну дьявол так дьявол, - устало сказала она. – Только не кричи на меня, мама, ладно? Если это дьявол, я тут тем более ни при чем – спрашивай с него.

Она испытала какое-то мстительное удовольствие, видя ужас на лице матери.

– Да, мама, - сказала Фрэн, улыбаясь. – Если это дьявол, то тебе представился настоящий случай испытать свою веру. Встань на колени и помолись об отвращении нечистой силы.

Миссис Грегг так и сделала. Упав на колени, она исступленно забормотала молитву, закрыв глаза и покачиваясь.

Молилась она минуты три. За это время ребенок успел снова заснуть.

Потом миссис Грегг встала и отряхнула юбку с решительным видом.

– Я ни минуты больше не останусь в этом проклятом доме, - заявила она. – Я немедленно уезжаю.

– Ты бросишь свою дочь и внука? – спросила Фрэн.

Почти без удивления.

Мать не ответила; она лихорадочно собиралась. Фрэн смотрела на это со смесью отвращения и жалости; миссис Грегг забыла даже об обычной скромности, переодеваясь в ее присутствии. Она застегнула блузку не на те пуговицы, надела юбку застежкой вперед, потом перекрутила ее назад, но не до конца. Подхватила свою сумку и выбежала из спальни.

– Мама, ты забыла свои вещи! – сказала Фрэн, идя за ней. Мать дернулась, услышав за спиной ее шаги, но не ответила.

Обулась, обмотала шею шарфом, накинула пальто и выскочила, хлопнув дверью, точно надеялась, что бес за нею по пятам не увяжется. Фрэн засмеялась, глядя вслед матери. Если “бес” захочет, он достанет ее везде, уж она-то это знала по себе…

Кто бы мог подумать: такая ревностная католичка, и вдруг на тебе - тоже оказалась медиумом!

Фрэн совсем недавно узнала, как называются подобные ей люди. Медиумы, то есть посредники между этим миром и иным.

Должно быть, кто-то “там” решил проучить миссис Грегг и заставить ее расширить свои горизонты. А может, это просто неприятная сущность, преследующая какие-то эгоистические цели… кто бы это мог быть?

Фрэн, тотчас забыв о матери, побежала обратно в комнату и схватила листок, брошенный миссис Грегг на столе. Начало, то есть собственные строки миссис Грегг, было ей неинтересно; но она умирала от любопытства, глядя на древнеегипетские значки. Даже она, к сожалению, не может читать демотическое письмо с такой же скоростью и легкостью, что и английский текст.

Фрэн бросила взгляд на спящего ребенка, потом села за стол к нему спиной, взяла чистый лист бумаги и стала сосредоточенно переводить.

“О Тот, направляющий мою руку и душу, просвети меня, твоего слугу. Мое сердце стенает. Где Антеф? Мои чресла пылают…”

Фрэн прервалась, на губах была усмешка. Конечно, последнюю фразу следовало понимать только в определенном смысле. Развратник.

Но если автор - мужчина, при чем же тут Антеф, такой же мужчина?..

Все сообразив, Фрэн расхохоталась, фыркая в ладони. Как хорошо, что мама не понимает древнеегипетского – узнав, что она служила посредником для покойного язычника-извращенца, миссис Грегг не оправилась бы от этого потрясения до самой смерти.

Хотя она и так едва ли от него оправится.

“Вокруг меня мрак и бесконечность. Месть не утолила моей жажды, я страдаю. Демоны смеются надо мною, их спины трясутся от хохота, они говорят: не убежишь, не уйдешь, ибо попал в свою яму*”.