Но, возможно, я заблуждаюсь - и суд святой церкви единственный путь к спасению его души? Молите Бога, чтобы Корнел принял покаяние и умер как хороший христианин: тогда на небесах, вместе с великими его грехами, ему зачтутся и великие его заслуги.

Скорблю об этом вместе с вами, Иоана: плачьте, плачьте сейчас, чтобы не изойти слезами позже!

Но, возможно, вы не поверили ни одному моему обвинению - поскольку я не называю имен и мест? Тогда не буду больше смущать вас и приводить в негодование. Оставим домыслы: правда, когда выйдет наружу, скажет сама о себе лучше всего.

Я знаю, что вы думаете об известном вам преступлении мужа иначе, нежели он сам. Вы разделяете чувства супруга, но только до некоторой степени: я благодарю всех святых, что женщины устроены иначе, нежели мужчины, и всегда предпочтут собственное благополучие правому делу, которое уже превратилось в пустые слова.

Кроме того, я догадываюсь, что вы… подбили мужа на измену престолу. Разве я не прав? И вы были правы: поскольку вы отстаивали фамильную честь, о которой Корнел Испиреску не имеет понятия. Если бы мой щит угрожали перевернуть вверх ногами, а мой герб стереть, я поступил бы так же, Иоана.

Мы с вами оба христиане. Господи, прости нам грехи наши: мы все творим зло во имя того, что считаем священным!

Вам может сейчас казаться, что вы не вынесете всего того горя, которым вам грозит мое послание: но это заблуждение. Сердца человеческие крепче, чем представляется в дни мира. Кроме того, один только Бог и святые его ведают наши судьбы: не нам дано знать, что есть добро и зло.

Я же сейчас руководствуюсь любовью, Иоана. Не дайте ненависти ослепить вас и сделаться вашим поводырем!

По нашему обычаю я целую крест, что вы носите на груди, крест, что мы оба носим, - целую ваше распятие, хотя мог бы поцеловать вас в губы. Но я не напишу так и не сделаю этого, пока вы сами не позволите мне. Но сделаю другое. Я клянусь, клянусь вашим крестом и вашей верой, что завоюю вас и вы станете моей, и будете счастливы со мной, как ни с кем другим! Я увижу, как эти изумруды, которыми я столько раз любовался, горят от восторга, который я преподнесу вам: вы увидите, как вновь вознесутся к небесам башни замка Кришан, а на них взовьются знамена, сорванные рукой Дракулы. Скажите от сердца: разве не стоит это зрелище вашей любви?

Вместе мы покорим вершины, о которых вы и не мечтали!

Подумайте также о судьбе вашего сына, дорогая: я не упоминал об этом до сих пор, но вы сами прежде всего должны задуматься, какая участь его ждет, если он лишится отца: и если грехи отца падут на него! Невинный младенец не может быть запятнан преступлениями Корнела Испиреску – и должен быть отмыт от них, если это случится. Я взываю к вам как к матери!

Теперь же прощайте – прощайте до того часа, когда нам суждено встретиться вновь. Я побываю в тех местах, где живут земные вершители судеб: и привезу вам вести, которые едва ли достанет для вас другой.

Преданный вам до гроба белый рыцарь”.

По дороге домой Корнел не раз исполнялся тревоги – отчего Иоана так бледна и молчалива, отчего не говорит с ним: может быть, заболела? Получила плохие вести? Но почему она не делится с ним?

– Что случилось, любимая? – спросил он однажды, когда карета, рядом с которой он ехал верхом и охранял жену, остановилась, чтобы дать отдохнуть матери и ребенку.

Иоана посмотрела на него в окно без улыбки.

– Ничего… Ради бога, оставь меня! – она вдруг вскинулась, точно слова мужа причиняли ей боль. Корнел с печалью отступил.

Он знал, что женщины бывают подвержены странным припадкам: и хотя за Иоаной такого прежде не водилось, он слишком хорошо понимал теперь, что все люди меняются, и не всегда к лучшему. Корнел отошел подальше, туда, где никто не мог его видеть, и, встав на колени, помолился, чтобы Господь смягчил сердце Иоаны и вернул в их семью прежнюю любовь.

========== Глава 40 ==========

Когда они приехали в Буду, Иоана и в самом деле оказалась больна: она не допускала Корнела до своего ложа. Но взяла к себе в комнату сына и подолгу проводила с ним время. Корнел страдал, но надеялся, что это скоро пройдет…

Конечно, ему не составило бы труда принудить жену к ее обязанностям: но как бы он мог это сделать? Решиться на насилие он мог бы, только разлюбив Иоану!

Корнел посвятил себя изнурительным воинским упражнениям и придворным обязанностям, почти не появляясь дома: жена вела хозяйство, занималась маленьким Раду и братом, состоявшим под ее опекой, и по вечерам встречала мужа любезно, но холодно, как никогда не бывало прежде. Корнел затосковал, и видел, что Иоана также тоскует: но какая-то печать намертво заперла ей уста, препятствуя всякому мирному разрешению этой маленькой домашней войны, которая была страшнее любой большой.