– Как вы… Как вы посмели!

Он глядел на нее с любовью и покорностью.

– Я люблю вас, - прошептал этот непонятный и страшный человек. – Вы лишаете меня разума! Вы делаете со мной то, что не под силу никому другому!

– Я вам не верю, Андраши… или как вас следует величать… Это настоящее ваше имя? – вдруг воскликнула Иоана негодующим шепотом, осененная новой догадкой. Она уставилась в глаза мнимому венгерскому графу.

Тот тихо засмеялся, ощутив, что власть снова в его руках.

– Я настоящий Андраши. Но это долгая история, моя госпожа, и сейчас для нее не время! Идемте же теперь к вашему мужу, который, конечно, уже беспокоится о нас!

Иоана покраснела до ушей – и безмолвно направилась вперед, потупившись.

Потом вдруг остановилась и быстро повернулась к Андраши, сжав кулаки.

– Если вы еще раз позволите себе такое…

– Никогда, - поклялся венгр, прижав руку к сердцу. – Пока вы сами не захотите этого!

Глаза его смеялись – он понимал, что Иоана и сегодня хотела этого, пусть и не признавалась самой себе!

А потом вдруг Андраши посерьезнел.

– На самом деле, госпожа, я еще долго не посещу вас, и возможности искушать вас мне не представится, - прошептал он. – Но об этом я объявлю позже, при всех… У меня есть новости для всего вашего дома!

Это меняло дело.

– Вот как?

Иоана пристально смотрела ему в глаза. Андраши откинул с ее щеки увлажнившуюся и закурчавившуюся от ласк черную прядку.

– Да, я сообщу вам нечто важное, - сказал он. Иоана хотела шагнуть вперед, но граф удержал ее за локоть. – Постойте: придите в себя, - негромко посоветовал он. – Вам не следует показываться супругу с такими алыми щеками, иначе я уже не выйду из вашего дома – а меня вынесут вперед ногами!

Он посмеивался над собой и ее мужем – но внутри был очень, очень серьезен. Что за темный человек!

– Может, так было бы и лучше – чтобы вас вынесли отсюда вперед ногами? – спросила Иоана тихо. Она бесстрашно глядела в глаза прельстителю. – Как по-вашему, жупан, - или вы считаете себя благом для Валахии?

– Вы бесподобны, - тихо и искренне ответил побочный потомок Данешти, заклятых врагов Дракулешти. Он улыбался возлюбленной. – Да, в сравнении с моим… братом я почитаю себя благом!

Иоана уже остыла, приняла обычный вид; и граф отпустил ее.

– Идемте, - тихо велел он, и они пошли, с печальным и сознательным выражением людей, только что побывавших у ложа опасно больного. Граф и госпожа дома спустились по лестнице – и почти нос к носу столкнулись с Корнелом. Тот стоял, опираясь плечом на перила, и поглаживал длинный темный ус; черные глаза пристально и недобро смотрели на гостя.

– Как там боярин?

– Он заснул, - ответил венгр. – Должно быть, мои соболезнования оказались целительны!

Граф улыбнулся.

– Боярин поправится, можете быть уверены!

– Очень хорошо, - хмуро проговорил Корнел. Он взглянул в сторону, к чему-то порываясь – стальные мышцы так и натянули рукава; но потом посмотрел на графа.

– Надеюсь, вы не откажетесь отужинать с нами?

Он, конечно, от души надеялся, что граф откажется: но не мог не произнести подобающих по обычаю слов. Андраши поклонился.

– С удовольствием приму приглашение. Кстати говоря, господин Испиреску, - у меня есть для вас новости, которые я как раз приберегал для семейного сборища!

Корнел тут же весь подобрался, складывая руки на груди.

– Вот как? Вы уверены, что моей жене следует слышать их?

– Именно вашей жене, - ответил Андраши, поклонившись в сторону Иоаны. – Госпожа Иоана – женщина с сердцем воина!

– Это верно, - Корнел искренне улыбнулся, и белозубая улыбка на смуглом лице, под темными полосами усов, вышла неприятной в сравнении с улыбкой графа, хотя та и была небезупречна.

– Идемте в гостиную – там горит камин, а я вижу, что вы озябли, - пригласил молодой хозяин. – Сейчас подадут на стол.

Он повернулся и направился вперед: темные волосы закрывали всю его широкую спину, как плащ.

Все трое прошли в гостиную: там уже дожидался четырнадцатилетний Николае, ростом почти со взрослого, - а больше никого не ожидали. Старший брат Иоаны вместе с женой уехал в свою Сигишоару, с которой поистине сроднился. Патриарх Кришан был единственный из посторонних, кто жил у Испиреску до сих пор.

Может быть, потому, что годы уже лишили его сноровки – и он решил дожить свои дни в покое?