Они заняли свои купе. Первый класс худо-бедно, но заслуживал этого названия: откидные полки были обиты бархатом, хотя и потертым, за зеркальной стенкой у окна обнаружился умывальник. Седрик, - теперь он окончательно стал Седриком, - осмотрел внутри все, заглянул под полки, пощупал занавески, покрутил кран, открывая и закрывая воду. Эта санитарная техника привела его в восторг. Будь ему позволено, мальчишка добрался бы и до локомотива.

Синухет вел себя сдержаннее, но тоже пребывал в глубоком изумлении. Когда поезд тронулся, дав гудок, и колеса застучали, брат Имхотепа вздрогнул и чуть не упал с полки, по инерции; потом вскочил и подбежал к окну. Он увидел, как пропали вдалеке огни Луксора, потом стали появляться и исчезать деревеньки, рощи и пастбища. Это было уже привычное для египтянина зрелище. Вернувшись к жене, Синухет сел рядом.

Некоторое время он прислушивался к стуку колес, потом перестал обращать внимание; хотя подспудно этот звук нервировал египтянина.

Когда все успокоились, Белла подошла к зеркальной стенке и при электрическом свете вгляделась в свое отражение. Она уже много лет видела себя только в невыразительных медных зеркалах и иногда - в воде. Белле показалось, что она смотрит на себя впервые за пятнадцать лет; и увиденное ее потрясло.

Женщина тридцати с лишним лет, сожженная солнцем, с посветлевшими глазами и выгоревшими добела волосами, была все еще красива… но это была не Белла Линдсей. И даже не Белла Амир. Эта женщина видела то, чего не видел никто из обычных смертных.

Эти пятнадцать лет будто греческая Атропос вырезала из ее жизни своими ножницами. Никто из прежних знакомых и друзей не признает ее…

Белла молча вернулась к мужу и села между Синухетом и Эдвиной, опустив голову и плечи. Некоторое время все молчали, покачиваясь на своих сиденьях, слушая громыхание поезда, которое уже казалось успокоительным; потом девочка зевнула и привалилась к плечу матери.

Белла уложила Эдвину на простыню, сняв с нее сандалики, и шепотом приказала старшим детям тоже ложиться. Чарльз лег с сестрой, Седрик - отдельно, а взрослые забрались на верхние полки.

Синухет лег, обняв жену. Раньше они, по обычаю благородных людей Та-Кемет, занимали отдельные спальни, сходясь только для любви; и Белла отвыкла лежать так близко к мужу. Она чувствовала, что он не спит.

Ей самой тоже плохо спалось в поездах…

Синухет, прижавшийся к Белле со спины, погладил ее руки, которые взял в свои.

– Мне кажется, что это сон, - тихо сказал он.
– Что я, ты, дети… все мы спим, а когда откроем глаза, опять окажемся в Ипет-Исут, во власти Амона…

Белла обернулась к нему.

– Мне иногда кажется, что сон - вся наша жизнь, - заметила она.

Потом улыбнулась, глядя в лицо мужа, черные встопорщенные волосы которого сливались с темнотой.

– А ты понял, что это Перхор пытался убить меня?

Синухет улыбнулся в ответ.

– Да, - сказал египтянин.
– Этот добрый жрец - один из самых страшных; непреклонные слуги богов, люди с пламенным сердцем, страшнее тех, кто жаждет золота и власти. Вот почему я никогда не любил жрецов.

Они замолчали, думая об одном и том же.

– Когда покушение не удалось, Перхор оставил попытки и продолжил наблюдать за мной. Он принял мое спасение за знак того, что я нужна, и стал ждать другого знака, - тихо проговорила Белла.
– Таким знамением для него явилось исчезновение Тамин… Тогда он стал защищать нас… Как я хотела бы узнать, что случилось с Тамин!

Руки Синухета вдруг сжались на ее талии.

– Перхор давно мертв… И мои дети, и дети детей мертвы так давно, что никто не помнит их… - сдавленно сказал египтянин.
– Я помню, как давал Амон-Аха наставления, благословлял его… И вот, смотри - я живу, а его уже многие хенти нет!

Задыхаясь, он уткнулся жене в шею и всхлипнул.

– Прости мою слабость… Я за эти дни пролил больше слез, чем подобает мужчине, но никакой мужчина в Та-Кемет не переживал такого! Только Имхотеп! Как он может жить с памятью о нас…

Белла погладила его дрожащие пальцы.

– Имхотеп разведал пути мертвых лучше, чем любой смертный, - горячо прошептала она.
– Ты говорил мне слова брата - что для богов не существует времени. И для тех, кто соединен любовью, его тоже нет… Я уверена, Имхотеп помнит это, и только это его поддерживает.

Синухет промолчал, только крепче прижался к ней.

Белла не знала, поверил ли муж ей. Она даже не знала, верит ли сама себе, рассуждая о любви и безвременье. Но, возможно, главное для них - желать верить; как и для Имхотепа.

Они проснулись с восходом солнца, по привычке. Беллу разбудил муж.

Открыв глаза, она улыбнулась.

– Доброе утро, - сказала Белла по-английски.
– А я придумала для тебя имя.

В следующий миг, очнувшись от грез, она испугалась. Как прозвучали для Синухета ее слова?.. Она десять лет была наложницей этого древнего египтянина, прежде чем стала женой; он спас ее от жрецов Амона, она жила у него на содержании… а теперь, перенеся его в свой мир, Белла лишила этого человека всего! И покушалась на последнее и самое сокровенное для сына Та-Кемет - его имя!