“Должно быть, у Имхотепа нашлись способы убедить своего ребенка в том, кто он такой”, - подумала Белла.

Она и Синухет сели за стол рядом с мальчиками - на Чарльзе был белый хлопковый костюмчик одного из сыновей Розы, который пришелся совершенно впору; а Седрику, как и его отцу, пришлось облачиться в одежду Имхотепа. Седрик закатал штаны и отвернул рукава зеленого атласного халата, затянул потуже пояс, но от этого напоминания о комплекции хозяина почувствовал себя только еще более уязвимым.

И Имхотеп не нравился ему - по прошествии трех тысяч лет этот преступный жрец нравился Седрику ничуть не больше, чем тогда, когда сын Синухета учился воинскому искусству в школе фараона…

Некоторое время за столом слышался только звон серебра и фарфора. Все были голодны, и смотреть друг другу в лицо казалось еще слишком неловко.

Подали когда-то привычный для Беллы завтрак - овсяные хлопья с молоком, яйца всмятку, тосты и апельсиновый сок. Украдкой наблюдая за мужем и старшим сыном, Белла радовалась, что хотя бы в теории познакомила их со столовыми приборами: они ели жадно, но достаточно аккуратно, чтобы не шокировать дочь хозяев. Реннефера накормили отдельно, на кухне.

Хотя Фэй, тем не менее, весь завтрак не сводила с пришлецов черных, как у матери, глаз - более чувствительным людям девчонка испортила бы аппетит.

Наконец Синухет с удовлетворенным вздохом отодвинул от себя тарелку. Посмотрев на жену, египтянин так же, как Белла, промокнул губы салфеткой и вытер рот младшему сыну.

Свежевыбритый и одетый в домашнюю просторную восточную одежду, брат Имхотепа сейчас выглядел так цивилизованно, что Белле очень трудно было не поддаться этому впечатлению. Точно так же, как помнить о том, что представляет из себя Имхотеп.

Белла вдруг почувствовала, что хозяин смотрит на нее через стол, и уткнулась взглядом в скатерть. Она подозревала, что Синухет временами способен читать ее мысли, - а в такой способности Имхотепа не сомневалась…

Меила обежала глазами нежданных гостей и улыбнулась. В этой улыбке было веселье - и много больше, чему Белле совсем не хотелось давать название.

– Надеюсь, теперь вы утолите наше любопытство?
– спросила Меила.

“Любопытство”. Вот как она это называла. А как тогда было назвать чувство, которое испытывала Белла, глядя на хозяйку дома? Что Меила Наис знала о своем муже, и сколько всего Белла и Синухет не знали о них обоих?..

– Конечно, мы все расскажем, - ответила англичанка.

Они пересели на кожаный диван - он был достаточно просторен, чтобы обе семьи разместились в противоположных углах. Меила не случайно выделила в своей речи “семью мисс Беллы”, точно вновь обретенный брат мужа оставался так же обособлен от нее и Имхотепа, как и во времена Сети. Что ж, так и было. Пожалуй, эта пропасть стала гораздо больше…

Выпрямившись на своем месте, Белла посмотрела в полное волнения лицо Синухета. Муж кивнул, позволяя ей говорить за них всех. Она могла изложить события их жизни на своем языке гораздо свободнее.

Белла с легкой тревогой заметила, что Фэй Амир не села на диван с родителями - девочка уселась на стул напротив, как маленький независимый судья. Мать разрешила ей остаться и слушать.

Кашлянув, англичанка заговорила. Она начала со своего пленения жрецами Ипет-Исут; вначале, под пристальными взглядами хозяев, Белла запиналась, но потом речь ее полилась быстрее. Она рассказала, как Синухет выручил ее из фиванского храма Амона и взял в свой дом наложницей.

На этом месте англичанка покраснела и взглянула на Фэй. Лицо этой египетской девочки, начавшей превращаться в женщину, выражало изумление, сосредоточенное внимание к истории Беллы - но никакого смущения. Она уже понимала такие вещи.

Потом Белла вкратце рассказала о том, как жила у Синухета; ее изложение утратило цельность, потому что для Имхотепа и Меилы эта часть истории представляла мало интереса. Разве что с профессиональной точки зрения. Хотя Имхотеп, конечно, не забыл никаких подробностей уклада жизни своих современников.

Белла скупо упомянула о своих отношениях с Тамин и Перхором, опасаясь реакции Имхотепа. И реакции его теперешней жены. Хотя сейчас старые грехи и привязанности жреца Осириса, скорее всего, утратили значение для них обоих…

Белла так полагала. Но, бросив взгляд на Имхотепа, она увидела, что тот напрягся. Будто прошлое, от которого он стремился убежать, нагнало его.

– Тамин предупреждала тебя о чем-нибудь перед тем, как исчезнуть?
– спросил жрец по-английски. Он впервые обратился напрямую к Белле.

– Нет, - сказала англичанка.

Она понятия не имела, с какой целью Имхотеп задал вопрос; однако порадовалась, что не пришлось лгать этому существу.

Имхотеп кивнул: то ли в знак того, что понял ее, то ли в подтверждение своим мыслям.