Пожалуй, вышло несколько сильнее, чем она собиралась; у неё вечно были проблемы с расчётом силы. Грохот поднялся страшный, заглушив хруст ломающейся доски, в воздух поднялось столько пыли, что Шио и Хачи сразу же закашлялись. Притом Сейрам ухитрилась пару раз весьма витиевато выразиться на старом наречии. Кажется, это было что-то северного происхождения, так как там упоминались прибитые к дубу кишки.

Ёко некстати прикинула, у кого, при долгом общении друг с другом, уши бы покрылись волдырями – у Хидана или Хачи?

Вероятно, у наблюдающей за этим Шио но Ёко.

– Блин, Сейрам... кха-кха... Хотелось по-хорошему, а получилось... кха... как всегда.

– Так кто ж... кха-кха... знал.

Пыль оседала долго, а когда это всё же произошло, Хачи ощутила острое желание умыться, вымыть голову от налетевшей грязи.

А ещё она увидела замершую в образовавшемся проходе Шио.

– Шио?

Ноль внимания. Ёко отсутствовала здесь астрально, присутствуя физически.

– Шио? Ты ещё здесь?

– А? – она всё же очнулась. – Ах, да. Спасибо.

– Всё?

– Всё, – сказала Ёко, даже не смотря в сторону Сейрам. – А хотя нет. Не всё.

Развернувшаяся уже Хачи оглянулась через плечо.

– М?

– Не надо так с Юмией. У неё нет друзей кроме тебя.

Девушка ничего не ответила. Если Шио считала, что Орочи обиделась – пускай, а на самом деле Юмия обижаться не умела; не от большой доброты, но от малых чувств.

Хотя найти её, может, и стоит.

Друзья ж или типа того...

– Я пойду, – бросила Сейрам. – Бывай.

Шио не обременяла себя прощаниями.

Как только Хачи ушла далеко, девушка поникла. Воспоминания, хорошие и – их было больше – плохие, накатывали морскими волнами, тревожа незажившие шрамы солью и топя в чёрной бездне. Девушка обняла себя руками и, сжавшись, шагнула внутрь.

Пол покрывал толстый слой пыли – ни следов, ничего. Мягкая, как пушистый ковёр, она смягчала шаги и порошила сандалии серым. Ёко не стремилась ни к чему касаться, не желая будить этот дом и заодно поднимать клоки этой самой пыли в воздух.

Это место она покидала в спешке, страхе и панике – а вернулась лишь сейчас, в мёртвый, застывший порядок.

Ступив на лестницу, она зажала себе рот рукой. Здесь было темно, зажигать огонь – пожароопасно, шансы же споткнуться стали выше, так как все органы чувств вдруг притупились, а ночное зрение у неё было слабым.

Дорогу до небольшой спальни Шио до сих пор знала наизусть.

Почему они с братом поселились тогда рядом с Учиха? Случайность, чьё-то решение или она об этом сама попросила?

Сейчас уже неважно.

Комната не была большой, и ничего особенного в ней не было. Пустой шкаф, голая кровать без матраса. Стол, разбитое зеркало, ненавистная пыль...

Но по стенам – рисунки. Выполненные углём или карандашом – кто-то позаботился о том, чтобы рука человека не тронула их, стремясь сохранить на века или же уничтожить то, что так дорого чужой душе.

Ёко скривилась и, стиснув зубы, подняла ладони к глазам. Зажмурившись, она чуть нажала на глазные яблоки, блокируя несильной болью работу слёзных желёз.

Уйти.

Убраться как можно дальше от этого места – благо, было куда. Девушка протянула руку к одному из рисунков, на котором был изображён молодой парень с повязкой на глазах, но, опомнившись, одёрнула ладонь и только сейчас заметила сложенный лист бумаги, как тот, что она отдала Каге недавно. Её внимание привлекло то, что его края были сжаты металлической скрепой, а пыли на нём было меньше раза в два.

Взять.

Развернуть.

Пробежаться взглядом.

И убраться отсюда вон прямо через круглое окно.

Юмия теребила в руке ключи – кстати, краденые – и нервно буравила дверь взглядом, будто надеясь, что самая заурядная обшарпанная дверь откроется сама собой.

Чуда не происходило.

К бывшей квартире Орочимару-сама девушка испытывала благоговейный трепет и пока что не решалась туда заходить.

В голове звучали сказанные в прошлой жизни слова Таюи Хакумон:

– Никогда, понимаешь меня, НИКОГДА не заходи в покои лорда Орочимару без его разрешения. Вбей это себе в свою крохотную голову, если хочешь прожить чуть дольше.