– Если подпёрла – подорвём; Тыковка, будь наготове. И, умоляю, подбери волосы, подпалишь же, рано или поздно.

Тыковка резко поднялась, покачнувшись, и взялась за концы каштановых волос руками, так как завязки у неё не было. Под строгим взглядом Хару девочка вжала голову в плечи, но всё же кивнула.

План был прост: подойти, постучаться, попросить открыть и, после отказа, предупредить и ломать.

Однако...

– Хару-сан, Хару-сан... – близнецы заверещали, указывая куда-то назад.

– Что вам... ха.. господин Феанор...

Хару поспешно поклонилась. Феанор не любил эти церемонии, но женщина ничего не могла с собой сделать. Уважение и лёгкий непостыдный страх смешивались и заставляли гнуть прямую спину, в меру низко, но не рабоплено.

– Хару, выпрямись. И вы тоже.

– Но..

– Хару-сан, пожалуйста, – строго. – Мы лишь теряем время.

Кицунэ выпрямилась. В конце концов, Феанор был прав. Избегая смотреть ему в глаза, так как бушующее в них пламя жгло даже её, старшую из всех ныне живущих лис, Хару старалась смотреть либо на пряди длинных и тёмных, собранных в высокий хвост, волос, либо на золотые перья, выбивающиеся из тугой завязки на затылке, либо на одежды, сияющие живым закатом...

– Идём, – произнёс он.

Женщина послушно последовала за ним, чувствуя себя маленькой девочкой. И это в её-то возрасте! Тыковка же под шумок сбежала к остальным; Хвостатый сунул руки в карманы и, глядя по сторонам, держался на шаг-два позади.

Стало тихо. Весь шум угас.

Вакуум.

Космическое пространство, заполненное пеплом. Шио перекатилась обратно на спину и раскинула руки в стороны. Правая свисала с кровати, левая упиралась в стену, поэтому приходилось выгибать запястье.

Плевать.

Шевелиться не хотелось. Даже дышать не хотелось. Брат бы не одобрил, но брата здесь не было.

– Шио, открой, пожалуйста... – в голосе Хару было что-то не то, неуверенность или осторожность, но шатенка не обратила внимания.

Пле-вать.

Но вот спокойный мужской голос, чей тембр и звучание она ни с чем и ни с кем не перепутает, резанул по ушам так, что девушка едва не грохнулась с кровати:

– Шио, ты не могла бы выйти? – пауза. – Я тебя очень прошу.

Шио сглотнула и стёрла со лба выступивший на коже холодный пот.

Ну всё, доигралась.

Феанору хватило еле заметного жеста, чтобы Хару ухватила вяло сопротивляющегося Хвостатого за шкирку и утащила его за угол к остальным. Поэтому когда Шио всё же открыла и на автомате поклонилась, поблизости никого не было; оно и к лучшему – лишние, хотя неправильно называть их так, уши ни к чему.

Выглядела девушка неважно. Синяки под глазами, неухоженные волосы, осунувшаяся и похудевшая; посерела, затихла и потухла. Осталась лишь крохотная искра в груди, что истает при окончательной и бесповоротной смерти брата-напарника, и эту искру необходимо было осторожно раздуть в необузданный пожар.

– Господин...

– Тише. Ты разбита, но ещё не всё закончено.

– Но...

– Выслушай меня, – мягко, но настойчиво.

– Да. Конечно.

Подчиниться было проще, так как возражения тратили слишком много энергии. Её уже и так практически не осталось.

Хару закусила губу.

– Хару-сан, вы так себя искусаете.

– Отстань... – женщина осторожно выглянула из-за угла. Феанор что-то говорил, но тихо, ничего не разобрать.

Боги, она не собиралась подслушивать!

Нет, нет... Это просто волнение.

Шио стояла, опустив голову. Сердце сжималось при виде её: казалось, девушка еле стоит на ногах, бледная, пепельная, руки безвольно висели вдоль тела... Вряд ли она что-то слышала из того, что ей говорили, однако Хару была уверена, что Феанор слишком умён, чтобы вкладывать в слова слишком много смысла.

Слишком многое понимает.

Наверняка акцент на интонациях, мягких и успокаивающих бурю в истерзанной душе. Ветер, что задувает крохотный огонёк, должен улечься, чтобы дать пламени свечи разгореться до костра, а потом вновь возникнуть, но уже другой, радостный и буйный, не воющий, чтобы взять огонь за руку и дать алым всполохам разгуляться повсеместно.

Когда Шио подняла взгляд, женщина мгновенно поняла – подействовало.

Глаза щипало. Грудь раздирало от боли, будто кто-то вырывал оттуда куски сочащегося вредоносным гноем мяса, очищая рану. Осторожно, не желая вредить, но резко, чтоб закончить процедуру как можно быстрей. Земная жестокость и кровь из дыры, божественное милосердие и ласка с забинтованных рук господина Феанора.

Всё – чтобы подарить больной долгожданное облегчение и возможность вновь дышать, пусть сбито и рвано. Но жить.