– Она скоро очнётся. Не шуми.

Марионеточник вновь опустился на землю и присмотрелся к сестре – и вправду, Темари уже слабо шевелилась. Во рту пересохло настолько, что говорить Канкуро не мог, а если б и мог, то разговаривать с Гаарой не было не малейшего желания. Поэтому парень стал прикидывать, сколько дней прошло с начала экзамена. Канкуро так увлёкся этим, что фляжку, которая прилетела прямо ему в руки, он еле поймал в самый последний момент. Собаку удивлённо посмотрел на младшего брата – а больше некому – но взгляд упёрся ему в спину. Точнее – в бутыль с песком.

Канкуро выпил залпом почти половину, хотя от ледяной воды едва не болели зубы, и едва не забыл оставить Темари пить тоже.

– Когда она очнётся, пойдём в башню, – бросил Гаара и вроде как собрался куда-то уйти. В другое время марионеточник и не подумал бы его останавливать, но сейчас не тот случай.

– Подожди! – окликнул его Канкуро. – Какой сейчас день?

– Третий. И вот...

Младший Собаку небрежно швырнул в сторону брата два свитка и, судя по шуму воды, ушёл в сторону реки.

«Чего и стоило ожидать, – без особого удивления подумал Канкуро, убирая свитки неба и земли в сумку. – Это же Гаара. Наверное, злится на нас за задержку».

Хоть брат и сказал, что Темари скоро очнётся, ждать пришлось достаточно долго. За это время Канкуро успел не только окончательно прийти в тебя, но и получше осмотреться, не теряя из виду сестру. Их группа была недалеко от башни, гораздо ближе, чем он думал, река текла по правую руку от неё, а в паре шагов от их псевдо-лагеря тёк тонкий холодный ручей: видимо, рядом был источник, из которого, возможно, Гаара и набрал воду. После этого Канкуро без дела ходил туда-сюда по поляне, прерываясь пару раз на короткий поверхностный сон. И только когда солнечные лучи стали окрашивать небо в золотистый цвет, Темари, наконец, очнулась.

– М... – болезненно, устало, тихо – Что произошло?..

Старшая Собаку села, держась за голову, и определённо поспешила. Канкуро, придерживая девушку за плечо, подал ей фляжку.

– На, выпей. Нас вырубили, но Гаара всё уладил.

– И где он сейчас? – спросила Темари после того, как уняла жажду.

– Когда я очнулся, был здесь, – парень неопределённо махнул головой в сторону, куда ушёл Гаара. – Потом ушёл куда-то.

Девушка качнула головой, потирая виски.

– А...

– Третий день, свитки у нас есть.

Потом сидели молча. Канкуро пришло в голову, что могли повредить оружие, а брат за этим вряд ли следил, а потом сел проверять Карасу. Темари, не спеша, опустошала флягу – средний Собаку наполнил её вновь – и изредка посматривала на Канкуро. Своё оружие она уже проверила и убедилась, что веер не порван, а на отполированном до блеска каркасе нет ни царапинки. Только он был весь покрыт пылью, впрочем, не только он. Вон как Канкуро чертыхается, вытряхивая пыль и песок из своей марионетки.

Скоро вернулся Гаара. Он посмотрел на родственников так, будто впервые их видел, но ничего не сказал и просто молча пошёл в сторону башни. Ничего в этом странного не было, так как различать эмоции младшего Собаку в его обычном состоянии всегда было трудно, но Темари показалось, что в нём что-то неуловимо переменилось.

– Канкуро, ты не заметил, что в Гааре что-то изменилось? – осторожно и очень тихо спросила она, надеясь, что Гаара отошёл достаточно далеко и не услышит.

– Изменилось? – непонимающе, но Канкуро задумался. – Да, нет, ничего. И вообще, ты только очнулась, вот тебе и мерещится после транквилизатора.

Нельзя было сказать, что она только очнулась, но Собаку и вправду ещё не очень хорошо себя чувствовала и поэтому мысленно согласилась с Канкуро.

Конечно, ей померещилось.

И всё же Гаара всегда напоминал ей натянутую струну, вечно ровную, но напряжённую, готовую в любой момент оборваться актом безумия, чьё напряжение могли ослабить лишь убийства других людей. А сейчас он был просто спокоен. Или равнодушен. Но обычной напряжённости – тронешь и взорвётся – в нём не чувствовалось. Словно что-то в нём переломилось за эти три дня. Сломалось, оборвалось. Его взгляд, которой Темари случайно удалось поймать, был каким-то потерянным.

Хотя, наверняка, ей это только померещилось.

На закате третьего дня второго этапа остатки боли быстро покидали Анко. Наверно, именно поэтому в её улыбке было чуть меньше кровожадности, а данго казалось женщине вкусней обычного. Даже Орочимару не мог испортить эту волшебную минуту, ибо Митараши была здесь, в башне, и лениво поглядывала на экран, где выводились изображения с нескольких камер наблюдения, а саннин был где-то... где-то там...

И хоть Анко очень надеялась, что «там» – это как можно дальше от неё, но когда в дверь настойчиво постучались, она подумала, что лучше бы это был её бывший учитель. Его хоть убить можно без зазрений совести за нарушение её редкого покоя. Вот только вряд ли Митараши мучила совесть, убей она кого-то другого, но, во-первых, если это свой, то простым выговором от Третьего она не обойдётся – а это немало, старик умел капать на мозги. И, во-вторых, Орочимару действительно мог постучаться. С него станется.