— Это здорово, — кивнул Сомерхолдер, — только можно задать тебе вопрос? Почему ты теперь избегаешь времяпрепровождения со мной? Что произошло?

Нина внимательно посмотрела на брюнета. За быстрой сменой суетных дней, когда она с головой окуналась в работу и новые знакомства, дико уставала, но, тем не менее, ощущала себя комфортно, живя в таком ритме, болгарка и сама порой не замечала, как ранит любимого человека своим безразличием и тем, что она никогда не ставила их отношения, их семью на первое место. Возможно, она сама пока не замечала изменений в себе, но Йен, зная её уже столько лет и наблюдая за ней со стороны, не видеть их не мог. После того, как стало известно о беременности Нины, её будто подменили: она словно бы боялась надолго оставаться дома, каждый раз спеша на съёмочную площадку и окунаясь в жизнь в свете софитов, где не было места теплу и семейному уюту. На самом деле, Нине было действительно страшно. Больше всего на свете она не хотела в свои двадцать восемь с рождением малыша выпасть из жизни, стать домохозяйкой и начать жить лишь интересами своего мужа и ребёнка. В глубине души она по-прежнему не могла преодолеть тот барьер, который мешал ей перестать ассоциировать создание семьи с концом жизни, к которой она привыкла. Болгарка всегда была счастлива возвращаться в город детства, проводить тихие вечера с Йеном, родителями и братом, но всё это ей нужно было, скорее, для перезагрузки, чтобы уже спустя время вновь улететь в другой, шумный, когда-то бывший чужим, а теперь уже вроде бы ставший привычным мегаполис, чтобы работать на износ, шаг за шагом одолевая свой путь к достижению цели — завоеванию любви поклонников и своего «места под солнцем» в мире современного кинематографа, развитию актёрских способностей, испытанию самой себя на прочность. Нина мечтала о детях, ей было легко представить семью с Йеном, потому что она была в нём уверена, так как всегда ощущала с его стороны колоссальную поддержку и чувствовала себя рядом с ним защищённой. Но сейчас, когда всё это уже совсем скоро должно было воплотиться в реальность, она была к этому не очень готова и то ли боялась себе в этом признаться, то ли сама пока этого не понимала.

— Ты преувеличиваешь, — примирительным тоном, но очень несмело произнесла Нина. — Всё то время, что мы не могли провести с тобой вместе, у меня уходило на работу.

Девушка немного помолчала, не зная, как ещё объясниться перед Сомерхолдером, а затем добавила:

— На этих выходных у нас запланировано отснять гораздо меньше сцен, поэтому эти дни мы с тобой могли бы…

— В этот раз, держу пари, у вас опять появится какая-то внеплановая работа, или на пустяковую сцену будет уходить по сорок дублей, и ты снова придёшь домой глубоко за полночь. Я знаю, Нина, — раздражённо ответил Йен. — За эти две недели я уже успел выучить все особенности твоего рабочего графика.

Девушку разозлили слова жениха, и, чтобы не повышать тон, сделала глубокий вдох, но всё, что она сказала ему, прозвучало с не меньшей злостью, чем у Сомерхолдера.

— Съёмки фильма, если он действительно создаётся для того, чтобы порадовать зрителя, а не срубить побольше денег, всегда отнимают много времени и сил. Ты сам актёр, тебе ли этого не знать? — с недоумением воскликнула она. — Этот год с самого начала обещал быть сложным для нас: мы с тобой не бухгалтера и не преподаватели, наша профессия подразумевает сумасшедший график и постоянные разъезды. Я, правда, очень устала. Мне нужно расслабиться. Хотя бы на один вечер. И, если честно, я была уверена, что ты поймёшь меня.

— Нина, у меня никогда не было в мыслях как-то ограничивать тебя в плане работы. Но сейчас ты действительно перегибаешь палку, — произнёс Йен. — Сейчас ты отвечаешь не только за себя, но, по-моему, забываешь об этом.

В его последней фразе послышался упрёк, который читался и в его взгляде и который остро почувствовала Нина.

— Я ещё раз повторю: своему ребёнку я не враг, — как можно сдержаннее проговорила она, хотя слова Йена сильно задели её. — И, поверь, если бы я почувствовала какое-то недомогание, то незамедлительно обратилась бы к врачу.

В разговоре о времяпрепровождении, Йен затронул совершенно другую тему, но это было неудивительно: за прошедшие два месяца в его отношениях с Ниной возникло много вопросов.

— Я почему-то думал, что, когда женщина узнаёт о том, что ждёт ребёнка, она стремится больше времени проводить дома, с семьёй, — тихо сказал Сомерхолдер.

— Мой мир не может ограничиваться только общением с родственниками, и появление малыша на это никак не влияет. Я молодая девушка и имею право проводить время по-разному: с тобой, родителями, друзьями, коллегами. Это абсолютно нормально. Почему ты не хочешь принять это? — в голосе Нины слышалось отчаяние.

Девушка взглянула в глаза мужчине, но он молчал.

— Ладно… Я не нянька, — наконец произнёс он с каким-то отчуждением, подняв руки, словно бы сдаваясь. — Поэтому, наверно, бессмысленно проводить лекции и отговаривать тебя. Хорошо провести время.

С эти словами Йен взял свой ноутбук и спустился на первый этаж, в гостиную, где занялся документацией фонда. Нину такой разговор с ним насторожил и заставил почувствовать раздражение, поэтому она не попыталась как-то «сгладить углы» и продолжила сборы.

— Йен, что происходит? — спросила Микаэла, когда болгарка уехала на съёмки, а Николай отправился в гараж, чтобы поменять масло в машине перед поездкой.

— Вы о чём? — Сомерхолдер надеялся, что хотя бы мать Нины не заметила перемен в их отношениях.

— Ну, я что, не вижу, что ли, — мягко ответила она. — Такое ощущение, что вы с Ниной за последние две недели из жениха и невесты превратились в обычных приятелей, которые иногда проводят вместе время на выходных. Она сейчас уехала, и вы даже не попрощались друг с другом.

Йен усмехнулся. Конечно, живя под одной крышей с таким проницательным человеком, как Микаэла, скрывать что-то, особенно вызывающее переживания и приносящее боль, было трудно.

— Что стряслось у вас? — повторила вопрос женщина.

— Я и сам не понимаю, — признался он, отложив ноутбук, и в его голосе послышалась растерянность. — Вы очень точно сказали: за такой короткий промежуток времени мы стали друг другу почти чужими. И это в тот момент, когда мы должны были стать только ближе, — после небольшой паузы, с горьким сожалением произнёс Йен.