Йен, зная любовь болгарки к чёрному английскому чаю, предложил его ей, и она охотно согласилась. Хотя они уже не проводили время в молчании, как это было в последние дни пребывания Йена в Торонто, обмениваясь какими-то бытовыми репликами наподобие разговоров о том, как прошёл полёт, воздух между ними всё равно был словно бы наэлектризован.

— Прошло уже два месяца, — начала Нина, когда они с Сомерхолдером сели за стол с чашками горячего чая. — И мы с тобой уже как будто чужие люди.

Немного помолчав, она добавила:

— Почему так происходит, Йен?

Брюнет, сам того не заметив, опустил взгляд: в голосе Нины слышались горечь и разочарование, и сам он ощущал то же самое.

— Нина, мы вместе уже семь лет. Мы хоти…хотели пожениться, — хрипло проговорил он, не осмелившись сказать в настоящем времени. — И я не хочу, чтобы пропасть между нашими взглядами на жизнь разом перечеркнула всё.

Йен сделал паузу, так как подбирать слова было трудно. Через несколько секунд он несмело произнёс:

— Но я и сам уже перестал понимать, что происходит в наших отношениях. И, клянусь, в такой ситуации я оказался впервые.

— Последнее время я жила в сомнениях, — призналась Нина. — Это так страшно — спустя столько лет усомниться в том, есть ли у тебя будущее с человеком, ближе и роднее которого ещё недавно было трудно представить. Йен, раньше у нас никогда не возникало споров о моей работе. Ты всегда знал о том, как я мечтала построить карьеру в кинематографе и добиться в нём успеха. А сейчас у меня складывается ощущение, что, будь у тебя возможность, ты бы запер меня дома на семь замков.

Услышав последнюю фразу, Сомерхолдер усмехнулся. Иногда такое желание у него действительно появлялось, и тогда он понимал, что он жуткий собственник.

— Это только из-за моей беременности, или?..

Йен внимательно посмотрел на Нину. Он не боялся смотреть ей в глаза, наоборот, хотел этого: слишком долго он был лишён возможности почувствовать тепло её взгляда.

— Нет, — мотнул головой он. — Я безумно волнуюсь за тебя и нашего малыша, потому что ты по натуре своей — трудоголик и привыкла отдаваться работе на все двести процентов. Я прекрасно видел, насколько уставшей ты возвращалась со съёмок. Но есть и другая причина для моего беспокойства. С тех пор, как ты узнала, что беременна, в тебе что-то изменилось. Мне показалось, что ты начала избегать меня, и особенно заметно это стало, когда я прилетел в Торонто. В этот момент я впервые подумал, что это может быть началом конца. Скажи, ты чего-то боишься?

Девушка отвела взгляд, так как поняла, что Йен точно угадал, а может быть, почувствовал её эмоции. Она не знала, как подобрать слова, чтобы ответить на его вопрос.

— Нина, ты хочешь этого ребёнка? — вдруг несмело спросил Сомерхолдер.

В его вопросе не было ни капли упрёка или желания уколоть побольнее. Однако услышав его, Нина вздрогнула.

— Йен, ты мог бы даже не спрашивать меня об этом, — с уверенностью сказала она, мотнув головой. — Я уже люблю его больше жизни.

Рука непроизвольно дёрнулась к животу.

Йен хотел было положить на руку Нины свою, чтобы успокоить её, но какой-то внутренний барьер не дал ему это сделать.

— Но ты прав, во мне действительно есть страх. И относится он как раз к тому, какой может стать моя жизнь в скором времени. Для него я постараюсь стать самой заботливой матерью, — с нежностью и надеждой произнесла она. — Но я не считаю, что для того, чтобы ребёнок был счастлив, его мама должна двадцать четыре часа в сутки проводить дома. Я очень не хочу того, чтобы мой мир в конечном итоге ограничился пелёнками, детскими садами, школами. Я никогда не стану домохозяйкой, Йен, пойми это.

— Я не говорю о том, чтобы постоянно быть дома. Но забудь о работе хотя бы сейчас… Она правда ни к чему! Даже если я буду работать в семье один, средств всё равно будет хватать, и мы не будем себе ни в чём отказывать.

— Да почему, Йен? — воскликнула Нина с негодованием. — Ты прекрасно понимаешь, что я работаю далеко не только ради денег. Если ты беспокоишься о моём здоровье… Я часто консультируюсь с врачом, не пропускаю ни одного приёма, чувствую себя отлично. Почему я должна отказывать себе в том, что действительно доставляет мне удовольствие и не представляет опасности?

Сомерхолдер устало провёл руками по лицу, понимая: Нина не изменится.

— В твоём представлении жена не должна быть такой, да? — в этот момент в голосе болгарки послышалось такое отчаяние и боль, что ему стало не по себе. — А ты готов принять меня такой, какая я есть?

Этот вопрос Йен задавал себе на протяжении долгого времени, и он вселял в него страх: несмотря на все конфликты и непонимание, он боялся осознать, что сделать ему это не хватит сил. А может быть, он уже сделал это в тот самый день, когда впервые прошептал этой девушке: «Я люблю тебя»? Когда попросил её стать его женой? Может быть, он каждый день делал это, засыпая с ней в одной постели, прижимая к себе и целуя, мысленно повторяя: «Она моя, моя и больше ничья»? Тогда почему сейчас смириться с её выбором было так трудно?