Наконец, болгарка снова подняла на Йена глаза, и он почувствовал, как у него начинают гореть щеки.

— Йен, помнишь, — вдруг произнесла Николина, — когда наши отношения ещё только начинались, я попросила тебя только об одном: чтобы в них не было лжи.

Сомерхолдеру было невыносимо слышать это: он помнил тот разговор до мельчайших подробностей. «Если ты встретишь другую — просто уходи», — сказала тогда Нина. «Я не буду делить тебя с кем-то ещё и не позволю тебе вести двойную игру. Я сама никогда не стану тебя удерживать рядом с собой, если увижу это в твоих глазах. Прошу, обещай мне одно: что ты не будешь мне лгать. Это подло. Это предательство». И Йен пообещал.

— Почему ты не сдержал обещание? — тихо спросила она дрожащими губами.

Сомерхолдер был в растерянности и не мог что-либо ответить. Он понимал, что произошедшее прошлой ночью, было страшнее обычной неверности: это как раз было самое мерзкое предательство, потому что всё случилось тогда, когда Нина стала более всего уязвима. И когда он был на самом деле так нужен ей…

— Потому, что я не люблю Никки, — наконец сказал Йен. — Она не «другая девушка». Я не знаю, как объяснить произошедшее, правда… Это просто какое-то помутнение рассудка. Я был сильно пьян, мысли об этом противны мне.

Нина устало провела руками по лицу.

— Будь проклят тот день, когда я с тобой познакомилась… — прошептала она. — Если бы не тот кастинг, я бы никогда не встретила тебя. Не было бы этой чёртовой любви, которая столько времени отравляла мою жизнь. Мне не нужно было бы каждый божий день бороться со своими чувствами к тебе и всё равно ждать моментов, когда мы могли бы с тобой остаться наедине, в собственном мире, даже когда мы ещё просто были друзьями, а по ночам плакать в подушку, как девятиклассница. Не было бы тех двух лет безумия, когда ты ушёл. Я бы не узнала о том, каково это — потерять ребёнка. Не было бы сегодняшнего дня, когда, позвонив тебе, я услышала в телефонной трубке голос другой девушки. Ничего бы этого не произошло в моей жизни, если бы мы не были вместе, понимаешь?

В каждом слове Нины ясно читался упрёк, и Йену было больно это слышать: сейчас она не задумываясь отрекалась ото всего того, что между ними было на протяжении этих восьми лет, предпочитая навсегда забыть о том, что их связывало все эти годы.

— Как же я сразу не поняла, насколько уязвимой меня делают мои чувства к тебе…

Она сама дала себе ответ на вопрос о том, почему, несмотря на всю ту боль, которую приносили им обоим эти отношения, она так и не смогла их разорвать.

— Нина, прошу, — чуть слышно проговорил Йен, — дай мне шанс вновь стать твоей поддержкой, опорой и защитой. Позволь мне сделать так, чтобы тебе не было жаль, что ты со мной, а не с кем-то другим. Хотя ты и так не жалеешь обо всём, что между нами было, несмотря на всё то, о чём ты говоришь, я знаю, — в его голосе впервые появилась уверенность, — я видел это в твоём взгляде на протяжении восьми лет, что бы между нами ни происходило. Твои глаза никогда не обманывали меня.

Йен вздохнул.

— Но ты уже хочешь обо всём забыть…

Сомерхолдеру так хотелось, чтобы она услышала его, чтобы взглянула на него, как раньше, с любовью и той невероятной нежностью в глазах, которая всегда так грела ему сердце. Он забыл о том, что она просила не прикасаться к ней, и, присев на край дивана, с горячностью взял лицо Нины в ладони. Она машинально накрыла его руки своими, чтобы он отпустил её, но он не двинулся с места. Он почувствовал, что сердце пропустило несколько ударов, когда ощутил на своей коже прикосновение её тёплых рук. Он смотрел на неё и никак не мог понять, как эту ласковую, искреннюю, смешливую, такую родную девушку он мог променять на одну ночь с той, которую не любил даже тогда, когда был с ней.

— Остановись, Нина… Пожалуйста, остановись… — шептал он, с отчаянием глядя в её шоколадные глаза. — Может быть, у нас ещё есть возможность просто начать всё заново? Как в первый раз. Как восемь лет назад…

Нина несколько секунд внимательно смотрела на него, но затем едва заметно мотнула головой и отстранилась от брюнета.

— Ты правда думаешь, что после всего этого я смогу лечь с тобой в одну постель? — с искренним недоумением спросила она. — Да даже просто сидеть по утрам за завтраком вместе за столом, разговаривать, улыбаться, как ни в чём не бывало? Тогда скажи мне, как забыть всё, что я ощутила в тот момент, когда, позвонив, надеялась услышать твой голос, а трубку подняла Никки? Как мне вновь начать верить тебе? Я бы очень хотела этого: за это время я потеряла слишком многих дорогих мне людей. Но я знаю, что не смогу. Ты противен мне, Йен, — с невероятным отвращением, чётко выговаривая каждую букву, сказала она. Сомерхолдеру казалось, что с каждым словом в его тело кто-то вонзает острые кинжалы: в грудь, в живот, в спину. — Ты обманул и меня, и её. Но больше всего ты обманул себя.

— Нина, я совершил ошибку. Я признаю это. Но я…

Договорить Йену болгарка не дала.

— Не легче ли думать о том, что делаешь, до того, как ты совершаешь тот или иной поступок? — с плохо скрываемой едкой усмешкой спросила она, встав с дивана. — Чтобы потом не пришлось вымаливать прощение.

Сомерхолдер не знал, что сказать. Он стоял, не сводя с неё взгляд, и не мог сдвинуться с места; ему казалось, будто бы у него в душе кто-то натянул тугие струны. Дышать стало тяжелее, словно на грудь положили огромный камень.

— Что же мне тогда делать, Нина? — наконец обессиленно и испуганно прошептал он, подойдя к ней и разведя руками.

— Продолжать свой путь, — спокойно ответила она. — Наверное, я была права, когда думала, что отношения с бывшими лучше не начинать заново. Прошлое нужно оставлять в прошлом, Йен. Нам пора с тобой это понять.

Йен провел ледяными ладонями по волосам, а затем, закрыв глаза, по лицу.

— Мне всё равно, куда ты сейчас свернёшь. Я уже не буду на твоей стороне, Йен. Хватит.