— Если ты так любишь её, почему проводил вечер в баре с бутылкой виски, а не со своей единственной?

Рид полоснула острой бритвой по ещё не успевшей зажить ране. Йен оттолкнул от себя Никки, так что она чуть не упала.

— Хочешь узнать? — с отвращением спросил он. — Хорошо, я расскажу. В мае у Нины погибли родители. Пошли в торговый центр и не вернулись. Теракт. Нина была беременна и два месяца назад она потеряла ребенка. На позднем сроке. До его рождения оставалось полтора месяца, — надтреснутым голосом произнёс Сомерхолдер. — Только вот когда в тебя на полной скорости врезается какой-то ублюдок на внедорожнике, это никого не волнует. Мы три месяца жили в аду. Я ненавижу тебя всей душой, но даже тебе я никогда не пожелаю пережить то, что вынесли мы с Ниной.

Никки, не моргая, смотрела на Йена широко распахнутыми глазами. В её взгляде читался испуг, и ему показалось, что рассказанное им даже на неё произвело сильное впечатление.

— Ты — та ещё мразь, да только я ещё хуже, потому что оставил Нину в такой момент. И сейчас я действительно проклинаю себя, что дал слабину и пошёл в этот чёртов бар, в котором встретил тебя. Исчезни из моей жизни, — сквозь зубы процедил Йен, наклонившись к ней и сверкнув на неё глазами. — Если в тебе осталась хоть капля человечности.

С этими словами Сомерхолдер вышел из номера и громко захлопнул дверь, оставив шокированную Никки наедине со своими тяжёлыми мыслями.

— Я же обещал, что это навсегда, — с полуулыбкой шептал Йен в образе Деймона, легонько прислоняясь своим лбом ко лбу Нины.

Пятый час съёмок. Работа для Нины и Йена была настоящей пыткой. Они оба были опытными актёрами, но играть радость воссоединения двух возлюбленных, целоваться друг с другом на камеру, раз за разом поддаваясь воспоминаниям, а затем возвращаться в реальность, где им пришлось друг с другом попрощаться, было невыносимо.

— Я люблю тебя, Деймон Сальваторе.

— Стоп! — кричит Крис Гислер, один из режиссёров. — Хорошо, ребята, так держать. Всё идёт по плану, только расслабьтесь немного. Я не знаю, может быть, только мне так кажется, но видно, что вы оба напряжены. В этой сцене такого не должно быть.

Нине и Йену не остаётся ничего, кроме как обессиленно кивать и снова и снова бороться прежде всего с самими собой, чтобы показать нужные режиссёру эмоции.

Наконец, Гислер объявляет перерыв, который приходится очень кстати. Йен не отрывается от экрана телефона, просматривая какие-то посты в инстаграме, даже не вникая в их содержание, Нина куда-то уходит. За время небольшого двадцатиминутного перерыва они перебрасываются лишь парой слов с коллегами и друзьями. Со стороны заметно, что каждый из них находится глубоко в своих мыслях, где-то далеко от этого мира.

Наконец, оторвавшись от телефона, Сомерхолдер вышел на крыльцо павильона. Перед тем, как выйти на улицу, он предусмотрительно надел тёплую куртку: сентябрь выдался на удивление холодным, а над городом уже третий день стоит дымка. На ступеньках в тоненькой кофточке и джинсах сидела Нина. Йен несколько секунд стоял, будто в забытьи, не решаясь подойти к ней и посоветовать либо уйти в павильон, либо надеть что-то потеплее, но, наконец, сделал пару шагов в её сторону и просто снял с себя куртку, оставшись в одной футболке, отчего по коже сразу пробежали мурашки, и накинул её девушке на плечи. Она вздрогнула и мгновенно обернулась.

— Нина, на улице холодно, — объяснил брюнет. — Простудишься.

— Спасибо, — произнесла болгарка, встав со ступенек, сняв куртку и отдав её владельцу. — Не нужно.

С этими словами Добрев зашла в павильон и скрылась в полутёмном помещении. Йен ещё с полминуты стоял на крыльце, не обращая внимание на холод, и смотрел ей вслед, будто бы до сих пор не веря в её безразличие.

Свидетелем всего этого был Пол. Съёмки «Дневников» продолжались уже две недели, и он давно начал замечать изменения во взаимоотношениях Йена и Нины, но до поры до времени вмешиваться не хотел. Однако Сомерхолдер ходил как в воду опущенный, было видно, что его не интересовал даже рабочий процесс: что-то грызло его изнутри и не давало покоя, но вот что — непонятно. Наконец, Василевски набрался смелости поговорить с другом.

После окончания рабочего дня, Йен решил ненадолго задержаться на съёмочной площадке: возвращаться в отель ему не хотелось. Он сидел на том же самом крыльце, на котором днём сидела Нина, выпуская ртом воздух, и смотрел на небо, украшенное россыпью сапфировых звёзд: наконец-то дымка больше их не скрывала. Звёздное небо всегда вселяло в него какое-то успокоение.

— Почему ты до сих пор не уехал? — спросил Пол, и Йен от неожиданности вздрогнул: он думал, что будет уезжать с площадки последним.

— Встречный вопрос, — усмехнулся Смолдер.

— Да вот, караулил тебя, — с такой же усмешкой сказал Уэсли. — Поговорить бы нам, — уже серьёзно добавил он.

— Садись, — Йен похлопал ладонью по деревянной ступеньке, и друг выполнил его просьбу. — О чём?

Поляк решил не начинать издалека, а задать свой вопрос напрямую.

— Что происходит между вами с Ниной? — спросил Пол, и Йен, кажется, от неожиданности даже вздрогнул. — Полагаю, в её излюбленных словах «всё нормально» нет ни доли правды, потому что сегодня вы даже не смотрели в сторону друг друга.