Кажется, в этот вопрос Нина вложила всю свою злобу и отвращение, которые испытывала на протяжении этих нескольких месяцев, и сделала всё, чтобы скрыть дрожь в голосе.

Йен поднял на неё глаза и не верил своим ушам. Он всегда боялся услышать подобное от этой девушки.

— Да потому, что ты чувствуешь то же самое! — он сорвался на крик, подскочив на ноги.

Йен сделал несколько шагов назад и устало провёл руками по лицу.

 — Ты хорошая актриса, Нина. Твоей улыбке хочется верить. Но обмануть меня у тебя не получится никогда.

Добрев незаметно для себя опустила взгляд и повернула голову в сторону.

— Жизнь продолжится. Улыбайся, берись за новые проекты, говори «люблю» кому хочешь. Только…ты сможешь больше не чувствовать ничего, словно бы между нами ничего никогда и не было? Не вспоминать, не сравнивать, не думать об этом? Может быть, ты хочешь этого, но далеко не все наши желания исполняются. Если ты не хочешь видеть меня, то почему произошло всё то, что было между нами сегодня ночью? Мы были нетрезвыми, но не напивались до такой степени, чтобы не понимать, кто перед тобой стоит.

Нина слушала его, и ей хотелось закрыть уши руками, потому что с каждым словом, произнесённым Йеном, она ощущала, как внутри всё с большей силой разгорается пожар. Справляться с собственными эмоциями ей становилось всё сложнее.

— Если я испытываю к человеку отвращение, то я не прикоснусь к нему, и это не зависит от количества выпитого, — сказал он. — Я не пущу его в свою постель.

Добрев хотела припомнить Йену ночь, которую он провёл с Никки, но промолчала, поняв: он никогда не испытывал к ней ненависть или отвращение. Они не расстались друзьями, но врагами их назвать было никак нельзя.

— А может быть, ты ненавидишь не меня, а в первую очередь себя? За эту слабость. За то, что тебя всё равно тянет ко мне. И физически, и внутренне.

Сомерхолдер склонил голову набок и пристально посмотрел на болгарку, терпеливо ожидая, пока она вновь посмотрит ему в глаза. Наконец, она снова повернулась к нему.

Йен достаточно осмелел по сравнению с тем, как их разговор начинался: его голос звучал громче, и он не боялся уже прямо озвучивать свои мысли, пытаясь как-то достучаться до Нины. Её попытки бороться со своими чувствами, то, как она намеренно отдалялась от него, не боясь причинить боль ни себе, ни ему, вызывали в нём нечто сродни раздражению.

— Если ты хочешь вычеркнуть меня из своей жизни, то помоги мне сделать то же самое с тобой. Потому что иначе… Чёрт побери, я просто сойду с ума, — со злостью выплюнул он. — Лучше получить грёбаную черепно-мозговую травму и потерять память, чем день за днём отравлять себя воспоминаниями о каждом часе, проведённом с тобой, на стену лезть от этого всего, но всё равно быть не в силах что-либо с этим сделать.

Добрев встала с кровати.

— Скоро мы расстанемся навсегда. До окончания съёмок осталось совсем немного. Я не собираюсь оставаться в Ковингтоне. Всё закончится.

Нина помолчала несколько секунд, но затем пробормотала:

— Извини, если дала тебе этой ночью ложную надежду.

В этот момент болгарка поймала себя на мысли, что эта фраза звучит как-то глупо.

— Надежду, но не ложную, а самую настоящую мне даёт не эта ночь. Ты думаешь, я не вижу, как по твоей коже пробегают мурашки, когда я касаюсь тебя при съёмке очередной сцены? Думаешь, я не слышал, как ты нарочно громко начинала смеяться с Остином, когда я проходил мимо? Думаешь, я не понимаю, почему ты до сих пор общаешься со мной?

— Йен, пожалуйста, — произнесла Добрев и в этот момент почувствовала, как к горлу подкатывает ком. — Просто оставь меня.

— Я сделаю это, — сказал Сомерхолдер, — если я увижу, что ты смотришь на меня как на коллегу, как на знакомого, но не как на мужчину. Если я пойму, что ты действительно всё отпустила. Если я осознаю, что мне больше не за что бороться. Это будет больно, но в этот день я попрощаюсь с тобой навсегда и, наверное, сам почувствую себя свободнее. Тогда, возможно, я смогу смириться с тем, что у нас разные дороги. Но этого не произойдёт, Нина, — проговорил Йен. — Ты обманешь кого угодно, но не убежишь от самой себя. Рано или поздно ты поймёшь, что такая жизнь не принесёт тебе счастья. Я не знаю, сколько времени пройдёт перед тем, как это случится, — задумчиво произнёс он. — Я знаю, что я очень виноват перед тобой. Я не буду дарить тебе букеты из сто одной розы или осыпать бриллиантами, чтобы загладить свою вину. Конечно, если ты захочешь, я сделаю это, но я понимаю, что тебе не нужно. На что я готов ради тебя, ты знаешь сама.

Нина молчала.

— Я не смогу быть рядом с тобой всегда, это бессмысленно, — продолжил Йен. — Улетай в Торонто, это твоя жизнь, мне и в голову не придёт тебя держать. Может быть, и мне будет легче, если я перестану видеть тебя каждый день. Но я буду с тобой тогда, когда тебе будет плохо, и, клянусь, урою любого, кто причинит тебе какой-то вред. И я всё равно буду верить в то, что когда-нибудь всё изменится. Я буду ждать тебя, Нина, — прошептал он и в этот момент взял ладонь девушки в свою и прикоснулся к ней губами.