— Увидел фразу «лучшие из лучших» и сразу подумал про себя, а, Блэйки? — горячо прошептала за его спиной Беата.

Но Блэк напряженно всматривался в серию быстро сменяющихся кадров, на которых попеременно появлялись лица Сириуса и Люциуса.

Сириус с раскрытым ртом и гневным взглядом смотрит на Люциуса.

Люциус не менее злобно смотрит в ответ.

Сириус отталкивает Малфоя.

Малфой вцепляется в его руку, кусок простыни сполз с его белой мускулистой груди.

Блэк отчаянно вырывается и что-то кричит.

Люциус хватает Сириуса обеими руками, и складывается ощущение, что он тянет его на себя.

Сириус трясет головой.

Люциус что-то говорит Блэку, опасно приблизив свои губы к лицу гриффиндорца.

Для непосвященных выглядело это так, будто Малфой и Блэк были тайными любовниками и страстно, судя по выражениям лиц, мирились после долгой ссоры.

Беата рядом хохотала почти в голос.

— Классно я тогда вас подставила, да?

— Тебе не жить, Спринклс.

— Я же говорила, что отомщу, дружочек, — елейно произнесла она.

Джеймс тем временем сглотнул и отодвинулся от Блэка, с трудом удерживая серьезное лицо. Кто-то из гриффиндорцев принял все за чистую монету и смотрел на Сириуса широко раскрытыми изумленными глазами. Какая-то младшекурсница напротив расплакалась и сказала своей подруге: «Я-то думала, что хоть он нормальный!» Студенты на соседних столах вполголоса переговаривались и смущенно хихикали.

Блэк смотрел на экран настолько равнодушно, будто наблюдал за пасущимися овцами на зеленом лугу. Он с удивлением и облегчением отметил, что, кажется, выработал в себе непробиваемый иммунитет к выходкам A&B. В конце концов, чем бы дитя не тешилось.

— Сохатый, — недовольно буркнул он, — вот только не надо делать вид, будто ты поверил этому.

— Это называется качественный монтаж, Блэйки, — подсказала Беата и снова расхохоталась.

Кадр VI

«Лучшая пара этого сезона!»

Ремусу и Эмили отвели отдельную рубрику во всем этом безобразии. Монтажа здесь явно никакого не было, фотографии были свежими, не обработанными. Да это и не требовалось — снимки сплетенных вместе силуэтов Паркер и Люпина, видневшихся темными тенями сквозь просвеченную ширму больничной койки, даже несколько смутили младшие курсы — настолько, несмотря на отсутствие деталей, откровенными они были.

Сириус уж загляделся.

Надо же. Недооценили они Лунатика и Воблу, недооценили.

Кадры снова замелькали, теперь на каждом из них была соответствующая надпись. Оставалось только удивляться, как A&B удалось все это незаметно заснять.

***

«Гомосексуализм — что естественно, то не безобразно!»

Смонтажированные лица Люциуса и Сириуса друг напротив друга.

***

«Совокупление в экзотических местах — способ разнообразить сексуальную жизнь!»

Эмили и Ремус на больничной койке.

***

«Вуайеризм — это нормально!»

Лицо лыбящегося Блэка, глядящего на раздетых Ремуса и Эмили.

***

«Один — это одиночество. Два — это любовь. Три — всем бы такую крепкую дружбу!»

Беата, все те же раздетые Ремус и Эмили в одном кадре.

***

«Четыре — это свобода действий!»

Композиция из МакГонагалл, Сириуса, Эмили и Ремуса.

***

И последний завершающий кадр с ласково улыбающейся мадам Помфри, держащей в руках разнообразные склянки с зельями:

«Афродизиаки и «поддерживающие» настои — на любой вкус!»

«Только в Хогвартс-Борделе! Только в этом семестре! СПЕШИТЕ!»

***

Лучи проекторов резко погасли и тут же вспыхнули снова. На полотнах с обеих сторон застыла черная надпись:

«A&B продакшн. Одобрено Дамблдором».

Экраны погасли вновь, теперь уже окончательно, и наступила тишина.

Слышались неуверенные шебуршания, фырканья, смешки, которые тут же усиленно подавлялись их обладателями.

— Кхм, — раздался в темноте добродушный голос директора, и Беате показалось, будто кто-то заживо жрет ее ногу. — Весьма талантливо, эпатажно и артистично.

Темно-синие плотные шторы вернулись под потолок, с шумом сворачиваясь, и позволяя слепящему белому свету пролиться в зал, полный ошеломленных, ничего не видящих студентов, пытающихся понять, чего им сейчас хочется больше — смеяться или плакать.

— А я ведь на тех самых простынях лежал со сломанной ногой! — вдруг надрывно возопил какой-то гриффиндорский первокурсник, и зал тут же зашелся бесконтрольным громогласным хохотом, словно плотину прорвало. Напряжение спало, и студентов охватило веселое вседозволенное безумие.