Филч расхаживал важный и довольный, наслаждаясь зрелищем учеников, привлеченных к общественному труду. Временами он подходил к одному из несчастных и тыкал пальцем в совершенно чистую стену, намекая, что здесь все еще осталось пятно. В ответ на раздраженное пыхтение он лишь качал головой и разводил руками, намекая на то, что его вины в этом нет, это все Дамблдор.

А вот Флитвик отнюдь не разделял взглядов воспрявшего духом Аргуса. Рассерженный на весь магический мир, он необычайно строго отчитывал учеников за несделанную домашнюю работу, за промашку с заклинанием и даже за простейший чих на уроке. Причина его недовольства заключалась в одной простой вещи — Дамблдор строго-настрого запретил ему собирать хор, сказав лишь о том, что у него запланировано выступление иных… групп. И если бы профессор знал, что речь идет ни о ком ином, как о мародерах, он, наверное, не выпустил бы их из класса вплоть до самого рождества.

— Ремус, где ты нашел эту рухлядь? — скептически поинтересовался Сириус Блэк, придирчиво разглядывая гитару в руках друга.

— Какая тебе разница? Не ты же будешь на ней играть. У тебя вон, — Ремус качнул головой в сторону непритязательной черной махины с потрескавшейся краской, — личное пианино.

Блэк насмешливо наклонил голову и с легкой ноткой пренебрежения ответил:

— Это не пианино, мой друг, это — рояль.

— А в чем разница? — совершенно бесцеремонно в разговор влез подошедший Джеймс. В руках у него тоже была гитара, но ей, в отличие от Ремусовской, было явно меньше столетия.

Блэк лишь грустно покачал головой, но все же снизошел до ответа:

— Где ты, скажи мне, пожалуйста, видел пианино крылообразной формы и с горизонтальным расположением струн?

Джеймс продолжал взирать на друга с весьма скептическим выражением лица.

— А какая разница? — наконец выдал он.

— О Мерлин, за что ты обрекаешь меня на столь безжалостные муки? — Сириус возвел глаза к потолку. — Как можно быть столь невежественным, Джим!

— Видишь ли, Бродяга, — вкрадчиво произнес Люпин, — не все мы выросли окруженные представителями высшего общества и не все мы имели честь приблизиться к прекрасному так близко, как ты.

— Я же говорю об элементарных вещах, Лунатик! Питер, ну хоть ты-то понимаешь разницу между пианино и роялем?

— Еще бы, — очень мрачно ответил Хвост. — Моя матушка вбила себе в голову, что ее ребенок должен получить как можно более полное образование, а значит, и начинать нужно пораньше. Куда я только не ходил! И в музыкальную школу, и в спортивную, и в художественную, и… Ну, про уроки танцев я уже говорил.

— Он тебя сделал, Бродяга, — довольно ухмыльнулся Джеймс.

— Так, как я — он все равно играть не умеет! — оскорбленно выдал Сириус.

— Честно говоря, Бродяга, — осторожно начал Люпин, с каким-то странным опасением все дальше и дальше отступая от Сириуса, — наш рождественский репертуар вообще не требует клавишника. Тем более, с роялем. Так что выступать ты будешь соло, да и…

Взгляд Блэка с каждым новым словом, произнесенным Люпиным, становился все более гневным.

— Мы еще посмотрим, — он в привычном, чуть манерном жесте, откинул волосы со лба, — кого больше полюбит зал!

И удалился прочь с таким видом, будто бы оказал всем присутствующим немыслимую честь.

— Ну прямо-таки прынц, — хихикнул Питер, взмахивая палочкой — внушительного размера ударная установка, повинуясь его движениям, воспарила в воздух и начала медленно перемещаться по сцене.

Джеймс задумчиво проследил взглядом за барабанами и наконец произнес:

— Ремус на бас-гитаре, я на соло…

— Все еще хочешь найти ритм-гитару, Сохатый? — спросил Люпин. Джеймс только кивнул.

— Ну вообще-то… — замялся Питер. — Есть у меня на примете один человек…

Джеймс с интересом уставился на Петтигрю.

— В общем, я поговорю… с ним.

***

За неделю до предстоящего торжества Хогвартс приготовил ученикам очередной сюрприз, но на этот раз — довольно занимательный и не требующий особых физических или духовных усилий. Сюрприз принял вид симпатичной белокурой женщины, одним морозным днем объявившейся на территории школы и вызвавшей массу пересудов.

В этот день Беата Спринклс выглядела особенно напряженной, отпуская едкие комментарии в сторону каждого не угодившего ей ученика. Несчастные просто сторонились девушки, стремясь всяческими способами избежать с ней встречи в узком коридоре. Причина ее плохого настроения объявилась как раз после завтрака, застав врасплох не только саму Спринклс, но и учеников, спешивших к главной лестнице.

— Беата? Беата, подожди!

Мародеры, пересекающие уже лестничную площадку, удивленно оглянулись: в холле, у самых дверей, стояла маленькая миловидная женщина. Она куталась в тонкое короткое пальто, отделанное по краям бахромой, и сжимала в руках весьма внушительного размера золотистый зонтик с изящной изогнутой рукоятью. Светлые волосы, убранные в аккуратную, но чуть растрепанную от долгой дороги прическу, и небольшие золотые серьги-шарики завершали образ. Она вся была столь легкой, воздушной и грациозной, что сама того не желая, притягивала к себе непрошенные взгляды старшекурсников и преподавателей. Было в ней что-то неуловимо милое, вызывающее открытую улыбку и доверие.