Внезапно она замолчала, словно подавив желание сказать что-то ещё. Гермиона, уловив это, тихо спросила:

— Но ведь ты ошибалась, так?

Джинни вздохнула.

— Мы оба ошибались, но поняли это лишь после того, как окончили школу и вернулись домой. Он писал мне, Гермиона. Святой Мерлин, ты не представляешь, какие письма он писал! Он предлагал бросить все, уехать вместе, говорил, что скучает, тоскует, места себе не находит, одним словом, обрушил на меня всю ту отчаянную нежность, которую ни разу не проявил, пока мы были вместе. Но главные слова так и не сказал. Я читала письма, плакала, злилась на него, на себя, на нас, и невероятным усилием воли заставила себя не писать и строчки в ответ. Я струсила, когда поняла, что всё ещё нуждаюсь в нем не меньше, чем он во мне. А потом… — На секунду она замерла, упершись взглядом в столешницу. — Все вернулось на круги своя. Блейз перестал присылать письма, Гарри вновь принялся за мной ухаживать, и постепенно стало казаться нереальным то, что ещё совсем недавно я едва не поддалась соблазну сделать самый эгоистичный и сумасшедший поступок в своей жизни: послать всё к черту и поддаться на уговоры Забини.

Гермиона была слишком потрясена услышанным, чтобы что-то говорить. Она молча смотрела в лицо подруги и чувствовала, как с каждой секундой ей становится дурнее. На протяжении всего рассказа она не могла отделаться от чувства, что всё то, что испытала Джинни, происходит сейчас с ней, вот только в отличие от подруги она понятия не имела, к чему все это приведет. И это было самым страшным, ведь она уже осознанно отказалась от Рона, от его чувств, но во имя чего? Думать об этом было невыносимо.

Наконец, потрясение начало отступать, давая волю другим эмоциям, и Гермиона почувствовала медленно нарастающее возмущение.

— Почему ты не сказала мне? Ты же знала, что я никогда никому не расскажу об этом! — нахмурившись, выпрямилась она.

Джинни покачала головой.

— Я не могла, Гермиона, просто не могла. Слишком многое сыграло тогда в пользу того, чтобы я хранила эту тайну в секрете от всех. Мне было всего семнадцать, я была полностью раздавлена, и, если ты помнишь, на тот момент мы не были настолько близки с тобой, в то время, как Гарри и Рон были твоими лучшими друзьями. И потом… Когда всё зашло слишком далеко… Мне было просто стыдно признаться тебе в том, что у меня появились чувства к Забини, в то время, как Гарри, бедный Гарри…

Её голос дрогнул, и Гермиона, смягчившись, положила свою ладонь на кисть её руки.

— Ты бы не поняла меня, меня бы никто не понял, — собравшись, твердым голосом продолжила Джинни. — Блейз не был на стороне Пожирателей в той войне, он прочувствовал её ужас наравне со всеми нами, но… Ты же сама знаешь — никто бы не стал разбираться что к чему, ни ты, ни Рон, ни Гарри. И мои родители… Разве смогли бы они принять то, что их дочь влюбилась в кого-то, вроде Забини? Что она предпочла его легендарному Гарри Поттеру? Сам факт того, что Блейз Забини учился на Слизерине, исключает его из списка «достойных людей», и никакие доводы тут не помогут. Именно поэтому я даже никогда и не думала, что наши отношения могут продолжиться после школы. Хотя, все же, основной причиной моего решения, было то, что наши чувства возникли не в то время не в том месте.

— А если бы это произошло сейчас? — спросила Гермиона первое, что пришло ей в голову.

Джинни медленно перевела на неё взгляд, и её глаза слегка расширились от удивления. Она молчала какое-то время, внимательно вглядываясь в лицо Гермионы.

— Ты же понимаешь, что это ничего не меняет? — наконец, тихо спросила она.

— Почему не меняет? Меняет, хотя бы потому, что я не стала бы тебя осуждать!

— Нет, Гермиона, ты ошибаешься. Я не спорю, сейчас, конкретно в этот момент, ты способна меня понять, но расскажи я тебе обо всем случившемся ещё месяц назад, ты бы и слушать не стала! И знаешь почему? — чуть повысила голос Джинни. — Потому что сейчас ты сама находишься в точно такой же ситуации, в какой я была тогда, и именно поэтому ты способна меня понять!

Гермиона пораженно молчала. Ей казалось, она разучилась дышать. Джинни буравила её жгучим взглядом ещё несколько секунд, после чего огонь в её глазах потух, и она устало прикрыла веки.

— Впрочем, если бы у меня не было тех отношений с Блейзом, я бы тоже вряд ли смогла войти в твое положение.

Теперь Гермиона понимала, откуда в Джинни столько участия, сострадания к ней. Конечно, если бы она сама не пережила подобное, вряд ли бы она смогла спокойно вынести рассказ Гермионы о её странных чувствах к Малфою.

— Что же мне делать, Джинни?

Этот вопрос, обращенный скорее к самой себе, прозвучал тихо, но так отчаянно, что по восприятию был подобен крику.

Гермиона видела, как застыло лицо подруги, едва она услышала эти слова. Внезапно вся обстановка вокруг, все эти радостные крики и смех волшебников, перекрываемые веселой громкой музыкой — все это показалось до ужаса неуместным, как если бы на похоронах кто-то начал танцевать чечетку, насвистывая при этом глупую песню из репертуара лепреконов.

Джинни долго молчала, а Гермиона ждала её ответа, словно приговора. Наконец, что-то в лице подруги дрогнуло, и она очень медленно покачала головой, не сводя с неё взгляд, полный сожаления.

Этот жест был красноречивее любых слов.

Вскоре вернулись Гарри и Рон, начали с воодушевлением что-то рассказывать, активно жестикулируя, и Гермиона едва сдерживалась, чтобы не закричать «стоп». Напряжение стучало в висках, воспоминания о разговоре с Джинни давили, рушили её спокойствие, и в какой-то момент, Гермиона резко поднялась с места и произнесла: