– И все, - пробормотала Феодора.

– И все, - подтвердила царственная подруга.

Вот так обыкновенно – умер целый христианский мир!

– А нам что тогда делать? – спросила Феодора.

Гречанка сложила руки на груди.

– Это я и приехала обсудить, - сказала она.

Взглянула на закрытую дверь.

– Пойду отыщу братца – если он еще способен говорить…

Феодора нахмурилась: ее вдруг оскорбило такое замечание, хотя, живя врозь с мужем, она сама порою смеялась над ним!

Но Феофано привела Фому довольно быстро, хотя и не сразу: патрикий был совершенно трезв, только очень возбужден. Должно быть, они уже успели поговорить за дверью.

– Ты наконец признала, что я в чем-то прав! – громко воскликнул хозяин дома, обращаясь к сестре; видимо, продолжая разговор, начатый в коридоре. Казалось, он совершенно забыл даже про своего долгожданного сына.

– Тихо!.. Я никогда не говорила, что ты во всем неправ, - тут же понизив голос, отвечала Феофано. – Я говорила тебе только, что следует поступать сообразно с нашей честью и положением…

Феофано взглянула на подругу.

– Может быть, мы поговорим с тобой потом? Ты же видишь, Фома сейчас разбудит ребенка! Да и тебе самой нельзя утомляться!

– Нет, я желаю хотя бы слушать вас… если не смогу участвовать, - возразила Феодора. Она, как когда-то давно, вдруг ощутила себя варваркой на заседании сената. – Пусть Александра возьмет Магдалина, а мы закроемся здесь и побеседуем…

– Хорошо, - согласилась царица после небольшого раздумья.

Сияющая итальянка - для нее, простой души, все дети были благословением Божьим! – унесла мальчика из комнаты; и двое благородных византийцев остались наедине со своей бывшей рабыней.

Фома сел рядом с женой на постель, взяв ее за руку одной рукой, а другой приобняв за плечи: словно затем, чтобы защитить Феодору от власти сестры, что он пытался делать все эти годы – безуспешно!

Феофано, встав посреди комнаты и поставив одну ногу на скамеечку, как оратор на форуме, взяла слово.

– Феодора, Дионисий прислал тебе привет и поздравления… и еще одну старинную фамильную драгоценность, от своего лица: твоя подвеска остается подарком Валента.

– Какую драгоценность? – изумилась Феодора. Она даже забыла удивиться тому, что Феофано начала совсем не с того, с чего следовало.

– Пояс, позолоченная бронза с бирюзой и жемчугами, - очень прочный и красивый, хотя камни кое-где выпали… можно сказать, что и мужской, и женский сразу: к нему можно крепить кинжал, - ответила царица.
– Есть и ножны, из цельного голубого халцедона: как раз к твоему кинжалу, - объяснила Феофано, улыбаясь и показывая на своей сильной стройной фигуре.

– Но тебе пояс пока тесноват… немного погодя примеришь.

Феодора улыбнулась такой персидской многозначности.

– А как там мой Лев? Он не вспоминает меня? – с неожиданной ревностью спросила московитка.

Феофано качнула головой.

– С ребенком все прекрасно, - утешающе сказала она. – Будь это не так, я сообщила бы первым делом…

Гречанка взялась за лоб.

– Дионисий просватал Дарию, - прибавила она без всякой радости: только озабоченно. – У него родились еще внук и внучка от старших дочерей – теперь у Дионисия трое внуков…

– А у Валента, наверное, поспело уже двое турецких внуков: наверное, еще больше турецких детей! – фыркнула московитка.

Феофано взглянула на нее без улыбки.

– Весьма возможно.

Она помолчала и прибавила:

– Мардоний сбежал от Валента и его турецких хозяев, оказывается, - еще много месяцев назад: а мы ничего не знали! Его теперь считают мертвым…

Феодора закусила губу.

– Господи…

Феофано посмотрела на брата.

– Но мальчик может быть жив. И если он жив, то искать его следует в Константинополе. Только там он мог спрятаться… и выжить. Слабым детям жизненно нужны города!

Фома поджал губы.

– Ты сейчас хотела сказать, Метаксия, что без этого аммониевского мальчишки мы никуда не уедем!

Феофано улыбнулась с жалостливым пониманием.

– Да, брат, именно так. Если Мардоний жив, мы не можем его бросить: тем более, если он сбежал! Это очень храбрый поступок!

Патрикий вздохнул и прикрыл глаза ладонью. Он больше не возражал: скорее смирялся - перед фантазиями женщины, которая не видит настоящего положения дел.

– Так ты все же признала, что нам следует в конце концов бежать, - сказал он с горькой иронией: покосился на сестру и тут же опять отвернулся. – И куда, моя отважная спартанка? Твои достославные предки не рассчитывали, что будут делать, если останутся живы, - и в конце концов их обошли те, кто не столь храбр, но умеет рассчитывать: потому что ум изощряется только так! Это закон истории, сестра, – ловкие всегда побеждают… по крайней мере, чем далее, тем более, и будущее принадлежит именно им!